Маг в пижаме - [16]

Илларион дал парням по серебряной монете, поблагодарил их и начал читать послание. Оно начиналось так:

"Привет. Если ты это читаешь, значит, я торчу в горшке и шуршу дубовыми листьями…"

Илларион хмыкнул и дальше читать не стал. Он вновь покачал головой, глядя на дубок, а потом щелкнул пальцами и таким образом перенес горшок с деревцем к мраморной беседке, чем немного испугал загоравшую неподалеку Монику.

— Буду поливать тебя мерло. Или алиготе, — сообщил чародей дубу Валентину. — А расколдовывать не буду. От дуба-алкоголика наверняка меньше проблем, чем от мага-алкоголика…

Глазастая проблема

Волны Адриатики были лазоревыми и теплыми и ласково качали на себе могущественного чародея Иллариона.

Волшебник наплавался, потренировал, как следует, свое тело, и теперь наслаждался покоем, лежа на воде лицом вниз. Открыв глаза, он любовался красотами морского мира и думал о том, что жизнь хороша, как ни крути.

Полупрозрачные розовые медузы медленно парили в водяной толще; серебристые облака из рыбок пролетали, будто листья, сорванные ветром с деревьев; торпедой проносились синебокие акулы.

Вдоволь насмотревшись на удивительную жизнь подводья, Илларион перевернулся на спину, раскинул руки и закрыл глаза, подставив живот и лицо солнцу. И задремал, разморенный теплом.

Проснулся из-за того, что врезался головой во что-то упругое. Перевернулся, сложив в горсть пальцы правой руки, для магического щелчка (на всякий случай озаботился, потому как знал, что часто в этих водах промышляют гоблины-рыбаки с Кипра и огры-пираты с Сицилии). И удивился, когда увидел то, с чем встретился его затылок.

Нечто круглое, размером с хороший арбуз, цвета загорелой кожи.

Это нечто жалобно всхлипнуло и повернулось к Иллариону и уставилось на него единственным огромным глазом. Карим в желтые крапинки глазом, с белком, «украшенным» алыми прожилками, с ресницами, похожими на рыболовную леску.

— Добрый день, — поздоровался Илларион, подозревая в незнакомце разумное создание (это маг определил по легкому налету интеллекта, который присутствовал в надзглазной области существа, у обычных людей именуемой лбом или челом).

— Приве-ет, — проблеял шарообразный пловец и снова всхлипнул, еще жалостливее.

Говорил он ртом — весьма небольшим таким, если сравнивать с глазом. А хлюпал носом — двумя вертикальными прорезями, расположенными под нижним веком ока.

— Э… м… вы, простите, кто? — спросил Илларион.

— Я… я… Себастьян.

— О. Имя красивое, — чародей решил улыбнуться и продолжил разговор. — А что вы тут делаете?

— Топлюсь, — честно призналось существо и захлюпало носом часто-часто. — Но у меня не получается. Даже с грузом, — он выдернул из-под воды веревку, на которой болталась синяя авоська с оранжевыми кирпичами. — У меня никогда ничего не получается-а-а, — Себастьян не сдержался и заплакал, огромными слезами просаливая и без того соленую воду.

— Ну, не стоит так сразу падать духом, — принялся успокаивать нового знакомого Илларион. — Не у всех же все получается… О, позвольте представиться: Илларион, весьма могущественный маг. Если желаете, могу вас утопить в одно мгновение. Мне это будет в радость…

— В радость? — заскулил Себастьян. — Вам будет в радость меня утопить?

— О, я не так выразился, — спохватился чародей. — Мне будет в радость оказать вам эту маленькую услугу — помочь вам утопиться.

Самоубийца вдруг завыл еще громче, а слезы из его глаза уже не потекли, а забрызгали.

— Знаете, давайте все нюансы на суше обсудим, — предложил Илларион, чувствуя, как его собственное душевное состояние претерпевает серьезную дисгармонию. — Если позволите…

Себастьян позволил, провыв на всю морскую гладь "а-гыа!"

Нюансы обсуждали на террасе илларионового замка.

Моника ласково улыбалась гостю из своего шезлонга, а Себастьян пил чай с корицей и поглощал вафельные трубочки с вишневым вареньем. И рассказывал о себе, не спуская восхищенного глаза с рыжеволосой красотки.

Илларион не ревновал. Он прекрасно знал, что низкорослые одноглазые типы не являются тем типом мужчины, который импонирует Монике.

— Все началось с того, что меня выбросило из моего мира сюда, — рассказывал Себастьян. — Не знаю, правда, как это получилось. Я гулял с родителями по парку, ел пончики… аах, до сих пор помню, какие они были на вкус — тут таких нет, — и Себастьян вновь прослезился, всхлипнул "прошу прощения", покинул кресло и подошел к столику.

Там он достал из кармана штанов кусок клетчатой материи и принялся его раскладывать. Раз, два, три раза развернул, потом — четыре и пять. Получилось нечто вроде простыни. Ею Себастьян, тяжело вздыхая, стал протирать свой единственный глаз, производя характерный звук: такой получается, когда сухой тряпкой трут оконное стекло.

— Бедняга, — шепнула Иллариону сострадательная Моника. — Он сильно тоскует по дому…

Себастьян тем временем закончил протирание ока, отработанными движениями вернул свой необъятный носовой платок в сложенное состояние и продолжил рассказ:

— Может быть, какой-то из пончиков был заколдован или отравлен, или на меня банально порчу навели, но в тот миг, когда я выбрасывать кулек из-под пончиков в урну, что-то сверкнуло, провыло, и я куда-то провалился. А когда пришел в себя, то ни папы, ни мамы рядом не обнаружил. Вокруг был незнакомый город, незнакомые существа — люди… Небо ясное, как это было ужасно! — при этих словах Себастьян уже разрыдался и опять полез доставать платок-простынку.