Маг-рунист - [30]

- Сестрена! - мы бросились обниматься: я тоже признала, благодаря хюльдиной памяти, братика Штере.

- Ну, ты и заматерел... бугаище... ребра не раздави, дуболом...

- Пошли домой, мать совсем извелась... Хюльда, пакость ты мелкая...

- Я теперь крупная пакостница, лодку видал?

- Ну?

- Так это я ее сделала. Из речного песка. Одна. Понял?

- Ты?! Да ты каплю сама раздуть не можешь, а тут лодка.

- Ну, так я не своими легкими раздувала, магией. Ведь что главное, Штере, если не понял? - Не сила, даже не ловкость, а ум. Так что учись, братик, пока я рядом.

- Врешь! Она магией и не пахнет. Кончай лить мне за шиворот!

- Да ты сам себе тридцать раз зальешь - и не почешешься! Принесешь чистый песок - тогда покажу. Так и быть, пожалею тебя, несмышленыша.

- Хюльда! - прервал нашу перепалку громовой вопль. Ага, старший, Мергал, тоже тут. Значит, все при одном дворе, на одном хуторе жить остались.

- Мергал, ты что, офонарел нагфыр, - заорала уже я, вырываясь из его рук и поспешно создавая форму малой левитации. - Жену подбрасывай, или кувалду, если руки чешутся, а меня не трожь! Еле жива добралась до дома, а ты меня добить хочешь? Где отец, мама?

- Пошли в дом.

Объятия с воплями повторились и там, только мать посмотрела на меня долгим печальным взглядом и протянула обе руки лодочкой. Я упала перед ней на колени и опустила лицо в ладони.

- Можешь молчать, ийель, ты тоже моя дочь. Не бойся. Духи сказали - благо, значит - так, - она склонилась ко мне и резко дунула в затылок.

Когда я поднялась с колен, вокруг все молчали. Не знаю, что значил этот обряд, его не было в памяти Хюльды, но в памяти ее тела он был, а вот остальные присутствующие о нем точно знали.

- Даю тебе новое имя, ийель, дочь. Будешь Вийда, беспредельность. Неси его достойно.

- Да, мама, - ответила я. - Клянусь даром и всем, что я есть.

Мать пошатнулась, схватилась за край столешницы и опустилась на лавку. Я подхватила чурбак, подставила по другую сторону от стола и тоже села. Да и остальные точно отмерли, но все равно было слишком тихо, словно они не знали, что сейчас отмечаем - то ли встречу, то ли похороны... правильнее, конечно, сказать - и то, и другое, но далеко не всем стоит знать то, что знаем мы с Кутхой.

- Мы ж тебя уже похоронили, - пояснил отец. - Мать травы жгла, к предкам дорогу торила. А ты вернулась. Так что, считай, ты наша вторая дочка. Другая.

- Да, - говорю. - Как второй раз родилась. Только что с прежним именем делать? По всем документам я - Хюльда.

- Пусть будет, - ответила мать. - Придет враг за Хюльдой - а ее нет, придет смерть за Хюльдой - а она в Тихих Лесах, есть Вийда, а Вийда сама - беспредельность, и враг, и смерть в ней утонет...

А дальше была пьянка...

Глава IV. Приходящее ночью.

Хорошо, что Т`кхир, приняв чарку на грудь, попрощался и ушел, и не видел этого позорища, потому что мне до сих пор стыдно. Я потеряла контроль над собой, наклюкалась, и чуть не погубила семью.

Если все, произошедшее со мной после попаданства, было словно во сне, в котором осознаешь себя с пятого на десятое, то этот день, плавно перетекающий в ночь, был пиком моей несознательности. Я внезапно почувствовала себя вернувшейся домой. Нет, не так - Домой. Чужое ли тело и чужая память этому виной, но, скорее, то, что настоящего дома, куда бы хотелось возвращаться, в прошлой жизни у меня не было. Разве что счастливая, на мой когдатошний детский взгляд, суета коммунальной квартиры, где я до трех лет жила с бабушкой. Но, судя по всему, то небывалое счастье стало мне видеться из-за последующей, не слишком радостной жизни с родителями. Сейчас я понимаю, что и там было достаточно скрытых напряженностей и откровенных склок. Но этот дом и эта семья, внезапно ставшая не просто моей, а моей с самого рождения, поразила меня атмосферой безусловного доверия и взаимного уважения. Судя по той информации, что я могла добыть из хюльдиной памяти, подобные отношения и в этом мире были редкостью. Скорее всего, спокойная уверенность отца и шаманская чуйка матери, объединившись, создали такой прочный "тыл", о котором большинство семей может только мечтать.

При том, что собранием добродетелей тут не был никто. Отец любил по праздникам заложить за воротник, на людях часто лез в драку, отстаивая ясно видимую ему самому, но совершенно неоднозначную для других справедливость, мать была молчаливой и скупой на ласку, да и не "жужжала по дому", "создавая уют" из кучи вышитых занавесок, вязаных скатертей и домотканых половиков, в единственной комнате родительского дома была бедноватая обстановка, в углах, бывало, скапливалась пыль - убирались дети, и не всегда тщательно, но у каждого была своя койка (у братьев - двухэтажная, у меня - узенькая и очень уютная, в закутке между стеной и шкапом), печь топилась жарко и никогда не чадила, а окна и продухи располагались так, что даже в летнюю жару в доме был свежий и какой-то "вкусный" воздух.

Питались всегда просто, но сытно. По орочьей традиции много мяса, в основном, жесткая и ароматная дичина, иногда - покупная солонина или копчености, по человеческой - всегда на столе хлеб, фрукты и ягоды, летом - свежие, зимой - сушеные. Своего огорода и подворья у нас не было, ни отец, ни мать не имели пресловутой "крестьянской жилки", но за косы, лемехи, наконечники копий и рогатин, починку разнообразной утвари отцу приносили продукты, и только за создаваемые или ремонтируемые механизмы, особенно работавшие с применением магии, он брал исключительно деньгами, а матери совершенно официально платили за контроль местности от Гребня до Гнезда Виверны. Раньше осечек у нее не было, но теперь твари умудряются проползать по дну реки, и духи воздуха, с которыми, в основном, работает моя мама, не могут их вовремя обнаружить.