Маг полуночи - [52]

– Да, – сказал Мефодий, созерцая ауру Глумовича. Она была рыхлая и вся в черных пятнах. Лакомиться такой энергией Мефодию не хотелось.

Немного подумав, Глумович великодушно протянул Мефодию узкую влажную ладошку.

– В другой раз… и-и… дружок, попытайся приходить пораньше и не пропускать уроки. У нас в школе строгая дисциплина и обязательное посещение. Ночевать ты должен в своей комнате. Кроме того, в нашей гимназии существуют правила, которые обязаны выполнять все ученики. Всех правил девятьсот двенадцать. Уверен, со временем ты их выучишь. Кроме того, внутри школы ты обязан будешь носить майку с эмблемой гимназии и номером своего класса. Договорились? – с благодушной интонацией сказал он.

Речь Глумовича звучала гладко, как у экскурсовода. Должно быть, он повторял это каждому новому ученику.

– Маечки с номерами? Типа, как зэки будем? А окно в комнате открывается? Вдруг мне вздумается смотаться на Лысую Гору? – лениво спросил Мефодий. Про Лысую Гору он слышал от Улиты мельком, но заключил, что в данном случае это будет не лишняя деталь. И действительно, Глумович прикусил язык.

Мефодий усмехнулся. После толп комиссионеров и бойкой Аиды Мамзелькиной с ее орудием некропроизводства Глумович показался ему мелкой сошкой. Не старше бубновой семерки в карточной колоде жизни.

– Пошли, я покажу тебе твою комнату, – продолжал Глумович. – Ты будешь жить не один. Отдельное проживание учеников противоречит правилам нашей гимназии. Пункт восемьдесят третий наших правил. Твоим соседом будет Вова Скунсо. Запомни: Скунсу. Ударение на последний слог.

– Он итальянец? – спросил Мефодий.

– Нет. Национальных различий для нас не существует. У нас даже слово «русский» нельзя произносить под угрозой исключения. Только «россиянин». Пункт третий школьных правил… Мальчик он очень хороший, очень знающий. Ты получишь огромное удовольствие от общения с ним, – заверил его Глумович.

– В самом деле? Тогда мне не терпится увидеть этого Вову Скэнсо! – нагло заявил Мефодий.

Верный нюх подсказывал ему, что из этой гимназии его точно не вышибут, даже если он ухитрится нарушить все девятьсот двенадцать правил. Во всяком случае, пока у директора будут на его счет какие-то иллюзии.

Глумович посмотрел на Мефодия с тревогой. Потом повернулся и пошел вперед, показывая дорогу. Они поднялись на второй этаж. Лестница была красивая, окна полукруглые, а вот перила Мефодию не понравились. Они заканчивались деревянными фигурами. Вздумаешь скатиться – и финал ясен. В лучшем случае дюжина заноз. В худшем – тоже дюжина, но уже переломов.

Умеренно мягкие ковровые дорожки скрадывали шаги. Коридоры были умеренно широкими. Потолки умеренно высокими. Вообще «умеренность» была центральным понятием, вокруг которого вращалась жизнь гимназии «Кладезь премудрости». На стенах висели многочисленные фотографии учеников прошлых выпусков. На карточке под фотографией обязательно указывалось полное имя счастливчика и тот ответственный пост, который ученику удалось занять.

– Мы выпускаем во взрослую жизнь хорошо подготовленными. Все наши ученики достигают значительных высот! Вот, взгляни: Максим Карябин. Начальник отдела кредитных карт Госбанка. А вот Борис Вилкин – наша гордость! Прошлогодний лауреат Нобелевской премии за вклад в развитие косметики и маскирующего грима, – сообщил Глумович.

– Он что, действительно был такой прыщавый? – спросил Мефодий, пораженно разглядывая фотографию.

– Тьфу! Ты что, во всем видишь негативные стороны? – не выдержал Глумович.

– Это я у Эдьки научился. Он говорит: или ты будь недоволен жизнью, или она будет недовольна тобой… Но я лично думаю, что ехидство – это у меня осложнение на мозги после диатеза, – заявил Мефодий.

– А вот и твоя комната! Очень удобная! – сказал Глумович, останавливаясь у двери с цифрой «пять» и стуча в нее.

Дверь открылась. Меф увидел довольно большую комнату, которую делил на две части длинный шкаф. С потолка свисала красная боксерская груша. Белобрысый подросток лет тринадцати, поросяче-розовый, со светлыми бровями и коротким ежиком волос, разгуливал по комнате и разговаривал по сотовому. Ростом он был выше Мефодия, шире его в плечах и вообще крупнее.

– Знакомься, Вова! Это Мефодий Буслаев, твой новый сосед, – сказал Глумович.

– Я тебе попозже перезвоню… – небрежно сказал подросток в трубку. – Привет-привет, новенький! Я Владимир Скунсо. Слышал, есть такой полпред президента Скунсо? Я его сын…

Мефодий покосился на Глумовича, точно спрашивая, не существует ли какого-нибудь пункта, запрещающего бахвалиться, но Глумович скромно промолчал в тряпочку. Видно, такого пункта не существовало.

– Сочувствую! – сказал Мефодий, решив одернуть Скунсо. Лучше было сделать это сразу, не отходя от кассы.

Скунсо пожевал губами, пытаясь переварить информацию. Но, так и не переварив ее, сказал:

– У папы сейчас всякие важные перестановки по службе. Ничего, после перестановок я свалю из этой убогой гимназии. Только не в Англию, там уж больно строго. Зато во Франции, говорят, ничего, – заявил он, нимало не смущаясь присутствием директора.

Услышав, что его учебное заведение охарактеризовали как убогое, Глумович обиженно почесал нос, но, как многоопытный руководитель, прикинулся глухим.