Мафия вчера и сегодня - [18]

Как раз в том же году дуче прибыл в Сицилию. В Палермо его встретил Витторио Эммануэле Орландо, который тогда из кожи лез вон, желая войти в состав правительства и вновь заручиться поддержкой мафии Партинико и Палермо, бывших всегда его избирательной базой.

Закончив знакомство с городом, новый глава правительства выразил желание посетить некоторые центры провинции Палермо, в том числе близлежащую Пьяна-дей-Гречи. Этот небольшой центр, расположенный недалеко от Палермо, на расстоянии примерно часа езды автомобилем, и переименованный позднее в Пьяна-дельи-Альбанези, был основан албанской колонией, сохранившей полностью свои обычаи и язык. Но в то время Мори считал этот район опасным и не внушающим доверия. И действительно, местные крестьяне по-прежнему проявляли склонность к социалистическим идеям, побудившим их принять участие в движении «союзов трудящихся» 1893 года под влиянием речей Барбато[35], и кроме того, край этот находился под контролем могущественного «семейства» мафии, главарь которого дон Чиччо Кучча был к тому же мэром. Мори не мог, естественно, все это разъяснить Муссолини и поэтому не нашел ничего лучше, как принять двойные меры предосторожности: с одной стороны, он распорядился, чтобы сильный отряд полицейских мотоциклистов сопровождал автомобиль диктатора, а с другой — уговорил дона Чиччо сесть в качестве мэра в машину дуче и проехаться с ним до Пьяна. Казалось, все должно было обойтись благополучно, и машина с бесценным грузом прибыла без всяких инцидентов в Пьяна-дей-Гречи. Но как только закончился краткий визит и диктатор решил вернуться в Палермо, сопровождавший его до машины дон Чиччо Кучча заметил значительный отряд полицейских и, не привыкший, возможно, к такого рода эскорту или не желая демонстрировать, особенно в этой местности, своих панибратских отношении с полицией, обратился к дуче, говоря намеренно громко, чтобы слышали собравшиеся жители: «К чему столько полицейских? Рядом со мной Вашему превосходительству нечего бояться, ведь в этой зоне приказываю я!» Затем, повернувшись к стоявшим поблизости его людям, он властным голосом добавил: «Чтобы ни один волос не упал с головы Муссолини, моего друга и лучшего человека на всем свете!»

Муссолини буквально побелел от злости, увидев, какой оборот приняли дела: префект, которого он послал в Сицилию для наведения там фашистских порядков, сам поставил его, Муссолини, под охрану мафии. Вернувшись в Палермо, он приказал Мори тайком арестовать Кучча, как только поутихнут разговоры о его визите. Два месяца спустя, отправившись в Рим защищать интересы управляемой им коммуны, Кучча совершил опрометчивый шаг — дал знать в секретариат дуче о своем приезде, напомнив, что речь идет о том мэре, который сопровождал дуче в Пьяна-дей-Гречи. Едва он высадился в Палермо, как тут же был арестован. Арестовал дона Чиччо лично Мори. Префект, предупрежденный Римом, встретил его и пригласил выпить с ним аперитив. Ничего не подозревавший дон Чиччо сел в машину префекта, не почувствовав иронии этого приглашения даже тогда, когда Мори, обратившись к водителю, приказал отвезти их на «виллу Мори» — так народ в насмешку называл тюрьму «Уччардоне», — где несколько минут спустя передал дона Чиччо директору тюрьмы.

Решение расправиться с мафией было, конечно, обусловлено иными соображениями: такими, как переход на сторону фашизма землевладельцев и буржуазии Сицилии, подавление крестьянского движения, создание фашистской милиции, искоренение в деревне бандитизма, — одним словом, упрочением фашистской диктатуры.

Вполне понятно, что после случая с Кучча Мори приступил к репрессиям против мафии, прибегнув к методам, которые заставили бы побледнеть иезуитов святой Инквизиции. Злодеяния этого позорного периода до сих пор еще живы в памяти сицилийцев, особенно жителей Палермо. Ныне даже судьи, бывшие орудием этих репрессий и сделавшие на них карьеру, и адвокаты, нажившие на защите мафистов огромные состояния, все они признают: правосудие пало тогда так низко, что оскорбляло самое элементарное чувство справедливости, и считать после всего этого, будто применявшиеся средства соответствовали в какой-то мере поставленной цели, было просто немыслимо. Хотели сохранить в неизменном виде общественный строй, породивший преступное явление, и в то же время покончить с мафией. В этих условиях неминуемо должны были прибегнуть к жестоким репрессиям. Именно тогда взяли за правило, чтобы ни одно уголовное деяние, даже совершенное много лет назад, не оставалось безнаказанным. Сговор Мори с судебными властями сводился к тому, что каждое преступление могло и должно было служить поводом для очистки деревень и городов от максимального числа «нечестивцев», якобы объединившихся в преступные шайки, существовавшие порой лишь в воображении фашистской полиции. «Доказательства» добывались с омерзительным цинизмом и сводились, как правило, к признаниям, вырванным у обвиняемых после долгих часов, а зачастую и дней средневековых пыток, в том числе знаменитой «кассетты», которую, впрочем, применяли в Сицилии еще несколько лет назад.