Мафия изнутри. Исповедь мафиозо - [44]

Тем временем Стефано выпустили на свободу. На своей загородной вилле он устроил целое пиршество — запеченные макароны и мясо на вертеле. Но я в те дни лежал в «больничке» с пулей в ноге. Это было мое первое и единственное ранение за тридцать лет, но так как меня застали врасплох, то прекрасным образом могли и отправить на тот свет.

Случилось это так. Я тогда жил в прекрасной квартире одного из друзей, сидевшего в тюрьме на Севере. Он оставил мне ключи с просьбой обо всем заботиться самому. Поскольку мне до смерти надоели меблированные комнаты и любопытствующие квартирные хозяйки, я решил поселиться там хотя бы на полгода. Лючия продолжала жить у себя, но время от времени я забирал ее к себе. Она готовила мои любимые блюда и вообще старалась, как могла. Иногда мы вместе смотрели телевизор, а потом ложились спать. Спать в одной постели с женщиной поистине приятное дело. В трудные времена я удовлетворялся даже проституткой и все равно мне это нравилось. Все дело в компании. Наверно, потому, что я провел слишком много ночей в хлеву рядом с мулом, или спал в общей постели с двумя братьями, или ночевал среди мышей. Или же проводил ночи в полном одиночестве, хуже чего нет ничего на свете.

Как-то вечером пришел ко мне Тотуччо Федерико. Когда он напускал на себя такой таинственный вид, значит, предстояла какая-то работа. Пока Лючия мыла на кухне тарелки, он сообщил мне, что надо уладить одно дельце. Некий Ло Прести, который работал механиком, занялся в нарушение всех правил на собственный страх и риск контрабандой. В ответ на первое же предупреждение он выхватил револьвер. Разумным путем дело уладить он, видно, не желает.

Мы согласовали все детали. Тотуччо спросил, нужен ли мне помощник, но я теперь уже знал свое дело и, если это зависело от меня, предпочитал управляться один. Чтоб уйти на следующий вечер из дому, пришлось придумать какой-то предлог, так как я обещал Лючии свести ее в кино.

У Ло Прести была маленькая мастерская на улочке, которой теперь уже больше не существует, в старой части города — грязной и сырой. Там что ни дверь, то какая-нибудь мастерская или лавочка. Во второй половине дня в нашем гараже мне, как обычно, дали чью-то «невинную» машину. Я прокатился в ней до кладбища на Монте Пеллегрино. Это была модель «127», не прошедшая и тысячи километров, и шла она так хорошо, что я тогда решил купить себе такую же.

Федерико описал мне механика, и я сразу узнал его, как увидел выходящим из дверей мастерской. Я подумал, что он похож на Микеле Каватайо, только гораздо моложе: ему самое большое было года двадцать два, он был невысок, но широк в плечах. Он вытирал руки тряпкой, разговаривая с каким-то рыжеволосым парнем. Вид у него был озабоченный. «Наверно, у него, бедняги, плохое предчувствие», — подумал я, глядя на него из машины. Как только рыжий убрался, я вышел из автомобиля. Механик все еще вытирал руки. Он взглянул на меня и пошел обратно в мастерскую. Я спокойно приблизился, руки в карманах, опустив голову и не поднимая глаз. Прежде чем войти, я оглянулся вокруг — в глубине улицы стайка ребят гоняла мяч и на ступеньках у своей двери сидел старичок с окурком тосканской сигары в зубах. Машин не было видно. Возможность представлялась идеальная. Но когда я заглянул внутрь этой провонявшей смазочным маслом норы, Ло Прести там не было. А были двое вооруженных людей, которые открыли огонь, не дав мне времени вытащить пистолет.

Я даже не заметил, что ранен. Я пустился наутек, но понял, что, если попытаюсь сесть в машину, они успеют меня догнать и обслужить по первому разряду. По счастью, в этот момент неподалеку показался грузовичок, который вез ящики с фруктами. Заслышав стрельбу, водитель прибавил ходу, чтобы поскорее проскочить опасное место. Как только грузовичок поравнялся со мною, я одним прыжком очутился в кузове. Эти двое снова открыли огонь, но, увидев у меня в руке пушку, бросились на землю. Однако я не смог в них ни прицелиться, ни даже выстрелить наугад от пронзившей меня в тот момент нестерпимой боли.

Между тем грузовичок продолжал мчаться с дикой скоростью. Перепуганный насмерть водитель то и дело оборачивался и глядел на меня в окошечко из кабины с выпученными от страха глазами и открытым ртом. Он не знал, что ему делать: он ехал и ехал, а я все не вылезал. Наконец он затормозил, выскочил и пустился бежать. Я поступил точно так же, сжав зубы от боли, стараясь не думать о ране. Пробежав пару улиц, я почувствовал себя в безопасности. Но при каждом шаге я оставлял за собой кровавый след. Наконец я нашел телефон-автомат и позволил Федерико, который ждал моего звонка. Я объяснил ему, куда он сможет за мной приехать.

Но уже поговорив с ним, я понял, что место, которое ему указал, находится слишком далеко, чтобы я мог до него дохромать с моей раной без посторонней помощи. То и дело попадавшиеся мне навстречу прохожие замечали, что я ранен и истекаю кровью. Но хотя я никогда терпеть не мог палермцев, нужно отдать им должное: они никогда не суют нос в чужие дела. Никто меня ни о чем не спрашивал, и, когда я доковылял до места, там меня уже ждала машина. Федерико сам за мной приехал, а за рулем сидел совсем молодой парень, которого я не знал даже в лицо, и вел машину как сумасшедший.