— Но как могли вы пригласить подобных особ? — возражал Сапфиров: — они даже ниже камелий. Я поверил вам, иначе никогда не рискнул бы…
— Кто мог знать или предвидеть! — ворчал капитан. — Я отомщу им.
Сапфиров все больше и больше приходил в себя, хотя голова сильно болела и обрывки мыслей скользили в ней, но эти мысли были ужасны. Что теперь делается дома? Что думает жена, Соломонида Платоновна? Он надеялся часов в одиннадцать-двенадцать возвратиться домой и вдруг застрял; но где же и каким образом?! Стыд и позор.
Вдруг из лесу раздался ужасный, отчаянный вопль точно раненого вепря; то кричал Барков, призывая на помощь Урчаева. Последний в свою очередь взвыл, ответствуя.
Вскоре полумертвый от страха, натыкаясь на сучья и царапаясь, прибежал Барков и примкнул к собратьям по несчастью. А ритмический мерный дождь сеял и сеял сверху, обливая беззащитных робинзонов.
Вдали по Днепру раздался сигнал и, рассекая волны, светясь красноватыми огнями, несся пароход. Кое-где мелькали маяки.
Урчаев приблизился к берегу и начал кричать, но его никто не слышал: пароход все отдалялся и отдалялся, наконец, совсем скрылся. Только испуганная ворона встрепенулась в гнезде и закаркала. Маяки продолжали еще некоторое время светить. Вскоре и они погасли, как несбывшиеся надежды.
Светало. Утро выдалось хмурое, сырое; дождь перестал, но солнце еще не показывалось: оно было точно задернуто серой пеленой. При свете сумрачного дня пикнисты сидели, скрючившись, в первобытной позе утробного младенца, с всколоченными волосами и налипшей грязью.
— Что делать?! — бормотал Урчаев: — нельзя падать духом. Бодрость потерял — все потерял. Надо, во-первых, обмыться в Днепре, мы в ужасном виде, но вода чертовски холодная!
Сапфиров не двигался с места. Вся фигура его хранила в себе безнадежное отчаяние.
О чем думал он? Вероятно, на одну тему с различными вариациями, что от великого до смешного всего только один шаг.
Барков бегал по полянке, вскидывал ногами, как молодой козел, ударял себя ладонями и вскрикивал. Бедный молодой человек совсем замерз, при том же у него отчаянно болели зубы. Солнышко, точно сжалившись над несчастными, прорвало сумрачную завесу и проглянуло, пригрев замерзших, заблистало, заискрилось тысячью радужных блестков в росистой траве. Около кустов цвели и приветливо кивали серебристые головки ландышей, насыщая воздух сладким ароматом,
Пригревшись немного, Урчаев вошел в воду, за ним последовали другие. После ванны капитан тщательно начал осматривать бутылки и хоть бы где капля оказалась.
Впрочем, одна бутылка, заманчиво наполненная наполовину, прельстила было капитана. Он хлебнул, но тотчас сплюнул и выругался.
Подъехала лодка с рыбаками. Те, широко раскрыв глаза, смотрели на бегавших по берегу людей в прародительском костюме.
— Голубчики, ратуйте! — бросился к ним Урчаев: — разбойники напали, обобрали до нитки: дайте знать в город в мою квартиру, чтобы денщик вынес мне какую ни на есть одежонку…
— Кто же вы такие будете? — недоумевали рыбаки.
— Я капитан Урчаев, — точно на смотру рекомендовался тот: — а те тоже все известные люди…
— Ради Бога, не называйте моей фамилии, — простонал Сапфиров.
— Не беспокойтесь, в сущности что же такое — глупый непредвиденный казус. Ратуйте, братцы, награжу по-царски вас, в долгу не останусь.
В голосе его звучали повелительные ноты, так что рыбаки задумались.
— Изволь, барин, порты и рубаху дам тебе. Не хотел брать, так баба навязала перемену, говоря: полезешь за раками, промокнешь весь, а может вздумаешь купаться.
— Прекрасно! Я в твоей одежде добегу до своей квартиры. Не хотелось бы мне посвящать Дороховского в эту историю… Ну, да нечего делать… Мне лишь бы добраться до города, а там я подниму всю администрацию на ноги. Те мерзавки будут наказаны.
— Прошу вас, не поднимайте шума, иначе я погиб, — молил Сапфиров.
— Бери, барин, порты и рубаху. Есть еще попонка. Кому дать ее? — перебил рыбак.
В попону завернулся Сапфиров. Над Барковым сжалился другой рыбак и дал ему мешок. Прорезав отверстие для головы и рук, соорудив нечто вроде рубахи, молодой человек надел ее. Сильная зубная боль не унималась и продолжала его мучить.
— Эврика! — вскрикнул Урчаев, садясь в лодку: — придется посвятить Дороховского во все перипетии. У него найдется приличествующей костюм. Пошлем за водкой и того… Барков, перестань выть, тоску нагоняешь… без тебя тошно.
— Зубы болят, — отвечал несчастный молодой человек.
— Вот так оказия! И стрясется же беда над хорошими господами! — сочувствовал рыбак,
— Что же мне делать? Я более, нежели вы, господа, в критическом положении, — бормотал Сапфиров, ломая руки.
— Да ничего, — ободрял его капитан: — я же говорю вам: у Дороховского найдется костюм для вас. Наденете и поедете домой. Еще рано, на улицах нет движения и вы незаметно проскользнете.
— Но вы не знаете моего семейного положения. Соломонида Платоновна не спит и от ней ничего невозможно скрыть…
— Ну, тут уж я пасую… Тогда зайдите ко мне на квартиру. Я сумею вас, в случае надобности, защитить грудью… Можно будет обставить дело так, будто вы были у меня… ну там, не поздоровилось вам… а тем временем позовем портного и прикажем ему в один момент мундир сделать…
