Маевка - [2]

Возле, на кушетке, в хаотическом беспорядке нагромождены шелковые юбки, корсеты, чулки и т. д.

Блондинка проснулась и разговаривала, лежа в постели, с девушкой, читавшей письмо.

— От кого, Надюша? — спросила она, потягиваясь и зевая.

— Урчаев приглашает нас на пикник, — ответила Надя.

— Один? — разочарованно протянула блондинка.

— Нет, их будет трое: Сапфиров, Барков и Урчаев. На, прочти, Валюша, — и она бросила блондинке на постель письмо, а сама достала из лампы щипцы и принялась подвивать волосы. — Ты знаешь, Барков очень богатый человек и недавно продал имение. Жили из «Шато-де-Флер» говорила мне, будто он все деньги носит при себе, на груди, в замшевом мешке. Сапфиров тоже видная личность. Ты, может быть, заметила, какой у него на перстне большой солитер. Урчаев-то, положим, дрянь, у него почти никогда не бывает денег.

Блондинка прочитала письмо и, вскочив с постели, принялась тормошить сладко спавшую брюнетку.

— Маня, проснись, проснись! Та открыла глаза.

— Что тебе, Валя?

— Нужно посоветоваться с тобой: нас приглашают на пикник Сапфиров с Барковым и Урчаев.

— Мы же дали слово студентам-политехникам, — ответила Маня, зевая.

— Была охота! Как же ты не соображаешь, что эти все важные денежные гуси с весом и положением? У Сапфирова сразу можно будет занять рублей пятьдесят. Он и слова не скажет — даст; пусть только попадется к нам на крючок, уж и не отделается.

— В таком случае, побоку студентов. Пиши, Надя, согласны. Пусть возьмут с собой побольше конфект и вина.

Надюша присела к столу и быстро написала ответ. После этого позвонила служанку и велела передать записку денщику.

Девицы еще некоторое время совещались между собой, причем в разговоре деятельное участие принимала их субретка Дуня.

Надюша убрала голову и надела пеньюар; Валя тоже оделась к лицу, только Маня продолжала лежать в постели и нежиться.

Подали самовар, а к нему сливки, сухари, пирожное; разливала чай и хозяйничала горничная.

Маня, лежа в постели, пила чай с ложечки и закусывала бисквитом.

— Как хотите, господа, только я советую воспользоваться этим случаем и как можно больше выгод извлечь из него. Здесь дело идет не о простом времяпрепровождении, а о более существенном. Если это правда, что Барков носит с собой деньги…

— То что?

— Очень просто… Где тот пузырек с опиумом, который подарил тебе провизор?

— Ну, что ты, Надя!.. Разве можно?

— Дай мне на всякий случай! — Надюша нагнулась к самому уху подруги и зашептала что-то. Дуня вторила им, энергично разводя руками.

— О чем вы секретничаете? — спросила Маня.

— Эта Надя просто ужасная женщина, — смеялась Валентина; — удивительные у нее комбинации. Недаром студенты прозвали ее Эльфой.

— «За красу я получила первый приз, исполняют все мужчины мой каприз…» — запела Надя, покружилась по комнате с соответствующими жестами, подбежала к зеркалу, коснулась слегка медвежьей лапкой своих щек и вскричала:

— Однако, пора завтракать! Я прикажу сделать омлет, а там и одеваться.

Напевая и подпрыгивая, она побежала в кухню.

Мрачнее ночи возвращался Семен; напрасно только он бил ноги и потратил время: девицы ничего не сочли нужным дать ему, а тут, в довершение горечи, встретилась Матреша, соседская горничная, и звала к себе вечером.

— Господа уезжают на дачу, остаюсь одна. Приходите. Вместе поедем за Днепр. Вы меня покатаете с американских гор. Я ужасно обожаю катанье с военными!

Семен, приложив руку к козырьку своей фуражки, пообещал. Волей-неволей он должен исполнить «лыцарское слово»; поедут бариновы рейтузы к татарину, даст полтинник, а может быть, и целковый; татары любят покупать старье, а нельзя не угостить девицу.

Осененный этой идеей, Семен воспрянул духом и с веселым видом вручил барину письмо.

Вскоре подошел Максим с корзиной, наполненной вином и закусками.

Урчаев занялся своим туалетом и по окончании его уже собирался выйти, как в комнату влетел молодой человек а светлом клетчатом костюме, цветном белье, лакированных ботинках, с цилиндром в руке.

— Едва мог вас отыскать, дорогой Павел Иосафыч, — начал он, расшаркиваясь. — Извините, что я прямо к вам без церемонии.

— Весьма рад, — ответил Урчаев: — вместе зайдем за Сапфировым.

— Я больше насчет фей. Желал бы знать, будут ли они с нами. Иначе пирушка не имеет смысла.

— Как же, будут; вот получил письмо… Прелестные девицы. Я с ними давно знаком. И знаете, вполне приличные, с образованием. Их зовут у нас тремя грациями. Младшей не более 17 лет.

Приятели вышли на улицу. Семен, перекинув на левую руку корзину, следовал за ними на почтительном расстоянии.

Теплый пахучий ветерок действовал опьяняюще, ударял в голову и волновал кровь.

Аромат цветущих деревьев разносился всюду, насыщая воздух своими испарениями. Пахло клейкими молодыми листочками тополей, березы, акаций и каким-то особенным медовым запахом. Манило в поле, в лес, подальше от душных, пыльных улиц и раскаленных каменных построек.

Урчаев громко говорил с приятелем о красивых женщинах, а Семен, у которого при виде Баркова воскресла вновь надежда получить на чай, слагал в своей голове обращение к какому то неведомому неумолимому божеству: «Не введи во искушение с бариновыми рейтузами, и да наградит меня этот господин своей щедростью».