Маэстро, шедевры и безумие. Тайная жизнь и позорная смерть индустрии звукозаписи классической музыки - [18]

У одних новичков имелся вкус, у других хороший слух. Лейблом «Mercury», основанным в 1945-м в Нью-Йорке, руководили звукоинженер Ч. Роберт Файн и его невеста Вильма Козарт, бывшая одно время секретаршей Антала Дорати, главного дирижера Далласского и Миннеаполисского симфонических оркестров. Они записали равелевское переложение «Картинок с выставки» Мусоргского, исполнением которого дирижировал на Чикагской выставке Рафаэль Кубелик, и звук у них получился настолько чистым, что, по словам рецензента «Нью-Йорк Таймс», он производил впечатление «живого присутствия» оркестра - слова, которые Файнс тут же обратил в свою торговую марку. «Мы стремимся сделать музыку настолько близкой к настоящему исполнению, чтобы слушатель словно бы “видел” перед собой оркестр» - писала в пресс-релизе Козарт.

Козарт, знавшей изнутри, как работают оркестры США, обычно удавалось обходить профсоюзные барьеры и необходимость оплаты сверхурочной работы. Когда же выяснилось, что препятствия эти все-таки непреодолимы, «Mercury» перебралась в Англию. «Был один август, - рассказывает Невилл Мэрринер, возглавлявший в ту пору группу вторых скрипок Лондонского симфонического оркестра, - когда мы проработали без передышки тридцать дней, по три сеанса записи в день под попеременным управлением Дорати и Пьера Монтё. Лучшую школу и представить себе невозможно».[51] Одно время авторитет «Mercury» был столь велик, что ее музыкальный директор Гарольд Лоуренс стал затем генеральным менеджером ЛСО.

Еще один нью-йоркский филиальчик, компания «Westminster»[52], объединила усилия с «Pye-Nixa», независимым лейблом Соединенного Королевства, одним из тех, которые создал когда-то отец чудо-ребенка Петулы Кларк, и которые выпускали ее грамзаписи и полстолетия спустя[53]. «Westminster» выпустила запись премьерного исполнения седьмой симфонии Малера - в 1953-м, всего за несколько недель до того, как «Urania», неприметная компания, занимавшаяся утилизацией немецких магнитофонных пленок с записями дирижеров, многие из которых состояли когда-то в нацистах, выпустила ее же в исполнении Ганса Росбауда.

Во Франции Бернар Кута усадил в свой «Ситроен 2CV» звукоинженера и органиста и принялся объезжать с ними один кафедральный собор за другим, записывая барочные сонаты. Кута и его «Harmonia Mundi», обосновавшись в том самом Арле, в котором лишился уха Винсент Ван Гог, открыли слушателям неизвестный им мир ранней музыки. В Лондоне наследница австралийского миллионера Луиза Хэнсон-Дайер основала компанию «L'Oiseau Lyre» («Лирохвост»), которая была поначалу нишей барочной музыки, но не устояла затем перед искушением прийти на помощь пытавшимся пробиться в люди соотечественникам Луизы. Она выпустила долгоиграющую сольную грампластинку выступавшей на сцене «Ковент-Гарден» провинциальной сопрано. Впоследствии, уже перебравшись в «Decca», Джоан Сазерленд стала самой популярной сопрано после Каллас.

Роман Клемперера с «Vox» закончился озлобленным разрывом, после того, как другой дирижер завершил в его отсутствие запись «Шотландской симфонии» Мендельсона, - «непристойный обман публики», так назвал это Клемперер[54]. Этот устрашающий гигант отдал себя в распоряжение EMI, и Легг проявил неожиданную чуткость, снося проявления его переменчивого темперамента. Клемперер громогласно высказывал презрение к грамзаписям, бывшим, как он говорил, дурным суррогатом живой музыки. «Слушать грамзаписи, - однажды заявил он, - это то же самое, что ложиться в постель с фотографией Мэрилин Монро»[55].

  3.  Точка поворота

Пройдя половину столетия, запись классической музыки достигла сразу нескольких поворотных точек. Балом правила EMI, купившая за 3 миллиона долларов «US Capitol». «Decca» образовала контральянс с «Philips». Старые враги обратились в оруэлловских союзников. Новый председатель правления EMI Джозеф Локвуд был сыном ноттингемского мельника, занимавшимся во время войны организацией            общегосударственных поставок животных кормов. Теперь, присмотревшись к музыкальному бизнесу, он решил, что довольно уже хвосту классики размахивать собакой популярной музыки. «Это было сознательным решением – поддержать популярную музыку и несколько попридержать классическую, – объяснял он. – Не мешать ей жить, но и не позволять думать, будто она тут самая главная».[1]

В будущем, распорядился Локвуд, ни одна грамзапись не должна выпускаться без одобрения «Международного комитета по классическим грамзаписям» (ICRC), состоявшего из руководителей продаж в крупнейших регионах. И если они не придут к согласию о том, что данный проект сможет за три года принести на их территориях прибыль, грамзапись выпускаться не будет. Сектор классики воспринял этот декрет с ужасом. «Что я скажу Караяну?» – стенал Легг, однако запрет оставался в силе, пока руководящие администраторы не научились обходить его посредством закулисных сделок. На международных совещаниях Париж соглашался с явно завышенными ценами на долгоиграющие грампластинки Бичема в обмен на обоюдное повышение Лондоном цен на грамзаписи Жоржа Претра[2]. Цифры, которыми они при этом манипулировали, были чисто фиктивными.