Мадонна будущего - [41]

— Конечно же, я ее осуждал, препирался сколько мог — довольно занятно, не правда ли?

Каким бы занятным дело ни представлялось, это не могло помешать мне поинтересоваться в лоб, неужели мисс Энвой не выговорила себе ни малой толики капитала. Джордж ответил, что доходы ее просто ничтожны — всего лишь четыреста фунтов годовой ренты с суммы, назначенной ей матерью. Вот почему он склоняется к мнению, что ей, ввиду радикальной перемены в ее перспективах, предпочтительней не отказываться от принятия суммы, безусловно могущей споспешествовать заключению объявленного брака. На мой вопрос, не существует ли для столь богатой и любвеобильной тетушки какого-либо иного способа выказать свое благоволение к племяннице, Грейвнер уведомил меня, что, несмотря на всю свою любвеобильность, избытком богатства леди Коксон отнюдь не обременена. Все, на что она способна, — это передать мисс Энвой оставшийся невостребованным фонд. Однако на старую леди привыкли смотреть как на неслыханную богачку; она связана по рукам и ногам многими обещаниями, данными алчущему рою Коксонов. Леди необыкновенно совестлива, и это для нее сущее несчастье — в особенности теперь, когда вокруг ее смертного одра незримо и неотступно толпятся обиженные мужья, обойденные приданым кузины и безвестные миру властители умов…

Мимо нас вихрем промелькнули платформы и россыпи огней.

— Мне кажется, — начал я со смешком, — затруднение исчезнет само собой и ты вздохнешь с облегчением, поскольку безвестного миру властителя умов никакими силами не отыскать.

Грейвнер принялся складывать свои бумаги.

— Кто поставит предел изворотливости взбалмошной женщины?

— Да, в самом деле, кто? — отозвался я, припомнив рассказ Аделаиды о поступке мисс Энвой, безрассудно расставшейся с целыми тридцатью фунтами.

IX

Самым примечательным в нашем разговоре с Джорджем Грейвнером мне показалось то, что он так и не упомянул имени Фрэнка Солтрама. Тогда я решил, будто мы оба умышленно обходим молчанием нежелательную тему, однако позднее начал склоняться к мнению, что мой собеседник вовсе не ставил перед собой какой-либо сознательной цели. Впоследствии я, к собственному утешению, совершенно в этом уверился: мне стала ясна причина, по которой Джорджа мистер Солтрам нимало не волновал. Опасаться Солтрама Джорджу было незачем: слишком уж сильное неприятие тот у него вызывал. Здесь мы с Грейвнером были единодушны — и резоны наши совпадали полностью. Рассказ Джорджа я расценивал как свидетельство беспредельной дружеской доверительности, однако когда накануне Рождества миссис Солтрам известила меня о кончине леди Коксон (между тем как на возвращение мисс Энвой не было и намека), мне поневоле пришлось принять за должное утрату всяких надежд на скорое совершение предполагавшейся брачной церемонии. В самой помолвке, как мне теперь представляется, с первого же момента таилось нечто странное. Я задался вопросом: каким образом люди, столь различные между собой, могли понравиться друг другу? Внешнее очарование, некое (пусть и поверхностное) сродство натур наличествовали безусловно; добавьте сюда неотразимую прелесть юности, напор страсти и силу обаяния, изящество вкупе с удачливостью — да мало ли что? Судьба благоприятствовала знакомству и частым встречам молодой пары. Они испытывали, вероятно, взаимное влечение, но откуда им было проникнуть в сокровенное друг друга? Могли ли они разделять одни и те же взгляды и предрассудки, обладать одинаковым кругозором? Все эти вопросы, несколько приглушенные ходом времени, должен сознаться, так и не нашли ответа, но вот однажды, явившись февральским днем в Уимблдон, я застал там — кого же? — мисс Энвой.

Чувство ее оказалось, видимо, достаточно сильным, чтобы она вновь пересекла волнуемый зимними штормами океан, чего нельзя было сказать о Джордже Грейвнере, который так и не удосужился посетить Америку. Ситуация невольно заставляла призадуматься, однако я не стал вдаваться в подобные тонкости, ограничившись заключением, что они меня просто-напросто не касаются.

Руфь Энвой, на мой взгляд, стала заметно другой — и не только потому, что носила траур. Миссис Малвилл не замедлила растолковать мне разницу: юная миловидная девушка не утратила ничуть ни юности, ни миловидности, но теперь это была не богатая наследница с видами на будущее, а почти что бесприданница с жалкими четырьмя сотнями годового дохода. Слова Аделаиды не вполне меня удовлетворили — даже когда выяснилось, что траур был двойным: злосчастный мистер Энвой, раздавленный обломками былого благополучия, очутившись на грани нищеты, отошел в лучший мир всего несколько недель назад.

— Так, значит, мисс Энвой прибыла сочетаться браком с Джорджем Грейвнером? — осведомился я. — Не любезней ли было бы с его стороны избавить невесту от трудностей, сопряженных с морским путешествием?

— Но ведь совсем недавно возобновились парламентские слушания! — воскликнула Аделаида и тут же добавила: — Пожалуй, приезд Руфи как раз и указывает на то, что дело не ладится. Если бы все было в порядке, такая уважающая себя девушка, как Руфь, дождалась бы жениха у себя дома.