Мадикен - [82]

– А это опасно? – спрашивает Мадикен.

Тётя Нильсон посмотрела на неё усталым и грустным взглядом.

– Это мы узнаем только на десятый день. Дядя Берглунд сказал, что тогда наступит кризис.

Мадикен не знает, что такое кризис. Но тётя Нильсон ей объяснила, что при кризисе наступает решительный поворот в болезни и либо дело идёт на поправку, либо…

Тут тётя Нильсон умолкла, не докончив, слово «смерть» она не может произнести.

Каждый день после школы Мадикен заходит в Люгнет, чтобы узнать, не стало ли лучше бедному Аббе. Лучше ему не становится. В спальню к больному её не пускают. Дядя Берглунд никому не разрешил, кроме тёти Нильсон, туда входить. Аббе так сильно болен и так ослаб, что его не решились перевозить в больницу.

Дядя Нильсон перестал разговаривать, словно дал зарок. Он не произносит ни слова и не ходит больше в «Забегайку». Он только лежит всё время на диване с несчастным видом и смотрит такими жалкими глазами, какие бывают у Сассо, когда тот грустит. Мадикен чувствует, что ей жалко смотреть на дядю Нильсона.

Дяде Нильсону плохо, но и самой Мадикен не легче. Все эти дни у неё непрерывно щемит и ноет в груди. В школе эта боль иногда забывается, а дома она всё время тут как тут. Хуже всего бывает по вечерам, когда Мадикен ложится спать. Тогда её одолевают страшные мысли.

Что будет, если Аббе умрёт? Неужели у неё всю жизнь будет вот так болеть внутри? И как она это выдержит? Иногда Мадикен вспоминает слова Аббе: «Только бы мне успеть!» Она не может заснуть и всё думает: а вдруг Аббе не успеет даже на Северный полюс слетать и вообще совсем-совсем ничего не успеет? Придётся Транссибирской железной дороге искать другого машиниста, а бриг «Минерва» никогда не пустится в кругосветное плавание назло всем бурям и ураганам.

Уткнувшись в подушку, Мадикен плачет.

Дни идут, и Мадикен помнит, что приближается кризис.

– И когда же он наконец наступит, этот дурацкий кризис! – говорит Лисабет. Скучно жить, когда Мадикен ходит такая унылая.

– Уже скоро, – говорит Мадикен.

На девятый день она получила утром письмо.

Юной барышне из Юнибаккена

Маргарите Энгстрём.

Юнибаккен

Местное –

написано на конверте. Это от дяди Нильсона, у него очень красивый почерк. Вот что он написал:

Мадикен! Я – язычник, и всегда был язычником, так что нет у меня Бога и мне некому помолиться. Но у тебя, может быть, Он есть, тогда ты помолись за Аббе. Его бестолковая мать молится целыми днями напролёт, да что-то в её молитвах мало толку. И вот я подумал, что Он, наверное, скорее прислушается к тебе, потому что ты – невинное дитя. Ты много-то не молись. Только спроси у Него, подумал ли Он, что будет с Эмилем Нильсоном из Люгнета, ежели Он заберёт к себе Аббе. Спроси Его, что станет со всей семьёй, если не будет Аббе! Ты уж не откладывай, время не терпит!

Заранее благодарный

твой Э. П. Нильсон.

P. S. Я решил повеситься, если Аббе умрёт. Наверное, Ему лучше об этом не говорить. А впрочем, скажи и это!

И Мадикен забралась в гардероб, которому до сих пор Лисабет поверяла разные гадкие слова, и там стала молиться за Аббе. Ах, как же она за него молилась! А заодно и за дядю Нильсона тоже, чтобы ему не пришлось вешаться, и за тётю Нильсон, которая так много плакала. Она упомянула в молитве и о Транссибирской железной дороге, и о бриге «Минерва», чтобы Бог понял, что Аббе должен остаться жить и вырасти большим. Надо же ему успеть сделать что-то кроме крендельков!

– И ради меня самой тоже прошу тебя, Боженька! – закончила Мадикен свою молитву.

Затем она отправилась в школу. Вернувшись оттуда, она в раздумье постояла у калитки Нильсонов, но не решилась зайти. Сейчас у Аббе как раз этот кризис – он должен был наступить сегодня.

И на следующее утро, когда она вышла из дома, чтобы идти в школу, её через забор окликнул дядя Нильсон. Глаза у него уже не такие, как у Сассо. Наоборот, он сияет от радости.

– Мне незачем вешаться, Мадикен! Успеешь ты забежать на минутку к Аббе?

Мадикен знает, что если заглянет, то опоздает в школу. Ничего! В первый раз как-нибудь обойдётся! «Опоздаю – и ладно!» – подумала Мадикен. Надо всё-таки проведать Аббе.

Он сидит на кровати, со всех сторон обложенный подушками, и ест простоквашу и бутерброд с сыром. До чего же он бледный! И всё-таки это он, прежний Аббе, такой, каким был раньше. Он полетит на Северный полюс и совершит кругосветное плавание на «Минерве».

При виде Мадикен он расплылся в улыбке:

– Ну как ты там? Живём помаленьку?

– Спасибо, у меня всё хорошо! – сказала Мадикен и вдруг почувствовала, что боль, которая всё время сидела у неё в груди, исчезла, точно её не бывало.

Мадикен и Лисабет дождались блаженства

– Конечно же будем праздновать Рождество, как всегда, – сказал папа утром в сочельник.

Но Мадикен и Лисабет не представляют себе, как это будет. Потому что мама с утра лежит в постели. Очевидно, братик твёрдо решил появиться на свет не иначе как в Рождество.

– Столько времени ждал, мог бы, кажется, подождать и ещё денёк-другой, – говорит Мадикен.

– Мог бы! А то ведь так и будет потом всё время праздновать рождение в Рождество. Значит, у него и подарков будет меньше, только на Рождество, а на день рождения не будет.