Мадам танцует босая - [15]

— Доктор! — радостно воскликнула Лизхен и ринулась открывать.

Доктор Бритов как раз опускал в кастрюльку с кипящей водой нежный стебель спаржи, когда за ним прислали. Доктор Бритов чертыхнулся, в сердцах бросил спаржу на кухонный стол и вытер руки о фартук. Он был поэт в душе и гастроном на досуге. Два пучка нежной весенней спаржи ему прислала вдова профессора Мехова, старшего товарища и учителя Бритова. Вдова знала, что Бритов кухарит сам. Не из соображений экономии, а художественных переживаний ради. Уже кипела вода, уже почищены были островерхие зеленые стебли — а тут посыльный от Лизхен. Пожалуйте на свежий воздух с тревожным чемоданчиком.

— Что тут у нас? — вытирая руки горячим полотенцем, Бритов уселся в кресло рядом с укутанной в два одеяла Ленни. — Так, озноб. Оч-ч-чень хорошо. Температурка? Ага, вижу. Прекрасненько. А барышня в своих одеяльцах похожа у нас на кокон бабочки, что, как мы знаем, обещает прекрасные превращения. Ну, прекрасный эльф, открывайте рот — говорите «а-а-а»! Конечно, как я и думал, ангинка, жар реактивный и от молочка с липовым отварчиком спадет. Хрипов, слава богу, нет. Отварчик велите приготовить, уважаемая Елизавета Юрьевна, сейчас же и вольем в нашу бабочку.

— Я приготовила ванну со льдом — может быть… — подала голос Лизхен, удивляясь, что же «оч-ч-чень хорошего» и даже «прекрасненького» в температуре за сорок и ангине.

— Милая моя Елизавета Юрьевна, — ответствовал доктор Бритов, — племянница ваша скорее на стрекозу похожа, чем на креветку, а вы — в лед. Я же сказал — эльф да и только. Не будем подвергать ее подобным экзекуциям. Эльфы ласку любят и тепло. Правда, барышня? Видите, молчит, значит — правда.

Ленни между тем умоляюще смотрела на тетку и шевелила губами. Лизхен догадалась, что она хочет сказать.

— Аркадий Николаевич, у нас тут еще квадраты по комнате ходят.

— Квадраты? Замечательно! Надо же, квадраты! — развеселился доктор Бритов. — А треугольники не ходят? — Ленни кивнула. — И треугольники тоже? Чудесно! Тогда мы еще успокоительных порошочков добавим в липовый отвар. На выставки футуристов, конечно, ходит.

— Ходит, — подтвердила Лизхен его предположение.

— Н-да, деточка. Так в наши галлюцинации вторгается новое искусство. А может быть, новое искусство питается нашими галлюцинациями? Не исключаю и такой постановки вопроса. Помню, когда я только начинал практику, кошмары носили, так сказать, фигуративный характер. Преобладали рогатые животные, птицы — не поверите, до семи голов доходило, когти величиной с дом. Тот, кто путешествовал по Европе, грезил интересными архитектурными сооружениями. Скажем, Эйфелева башня — украшение Парижа. Так вот, у одного приятного господина, моего пациента, одним из симптомов делириума стало то, что эта башня виделась ему громадной вилкой. Эдакими вилами, которыми он собирался нечто зацепить на небесах. Кстати, вечерами я наблюдал одного наследника славной театральной семьи — так вот, ему все видится человек, сшитый из кусков других людей…

Болтая, Бритов влил в Ленни несколько кружек отвара с успокоительным порошком. Потом, навертев на стеклянную палочку клок ваты и обмакнув ее во флакон с черной жидкостью, который, как по команде, выскочил из докторского саквояжа, умудрился смазать горло беззащитной Ленни. Лизхен крикнула горничную и велела ставить чай и приготовить доктору закусить.

Ночь Ленни проспала крепко, почти спокойно. Квадраты и треугольники приходили к ней во сне, но сны эти не были мучительными. Лизхен всю ночь сидела рядом в кресле, дремала и время от времени приподнималась посмотреть, как там больная, не раскрылась ли, не нуждается ли в уксусном компрессе или теплом питье, не надо ли положить на лоб прохладную ладонь — успокоить, утишить, усыпить? Но ночь проходила тихо, и Лизхен, опустившись в кресло, снова погружалась в сон.

Утром Ленни проснулась потная и слабая. Температура спала, однако Лизхен считала, что болезнь и не думала отступать. Просто снадобья доктора Бритова временно оказали благотворное действие. Она была права. Горничная вышла за новым компрессом и свежим чаем. На сегодняшний вечер были назначены гости, отменить которых в ажиотаже забыли, и Лизхен с мученическим выражением лица ушла принимать их, как была, — в домашнем, впрочем, весьма изящном, как все ее туалеты, платье.

Ленни в очередной раз скинула одеяло, спустила ноги с кровати. Долго сидела, соображая, что следует делать дальше. Наконец сползла на пол, пошатнулась, сделала шаг и пошла. Ноги были ватные. Сердце стучало у горла. Цепляясь за стены, углы шкафов и комодов, столешницы, каминные доски, дверные косяки, Ленни упорно двигалась к прихожей. Теперь она знала, куда идет. Ей непременно надо было понять, откуда появляются треугольники и квадраты и что за улица отражалась в луже на полу ее спальни. На пороге гостиной она на мгновение остановилась. Там царил полумрак. За круглым столом, в тени абажура сидели гости, вытянув вперед руки. Ленни заметила застывшее отрешенное лицо Лизхен.

— Вызываю дух императора Наполео-о-она! — произнес заунывный голос.

— Я-а-а дух фарао-она Эхнато-она! Иду-у-у к ва-а-ам! — отвечал другой голос, замогильный.