Мадам Мидас - [20]

– Китти Марчёрст, – ответила Мадам Мидас, помедлив у дверей. – Она дочь преподобного Марка Марчёрста, священника Балларата. Думаю, она вам понравится, мистер Ванделуп, она очаровательная девушка… Ей всего семнадцать лет, и она очень хорошенькая.

– В таком случае не сомневаюсь, что понравится, – жизнерадостно ответил Гастон, – я никогда не мог противиться чарам хорошенькой женщины.

– Помните! – сурово сказала Мадам Мидас, подняв палец. – Вы не должны кружить голову моей любимице никакими пустыми комплиментами. Ее воспитывали в строгости, и для нее язык любовных ухаживаний – все равно что греческий.

Ванделуп попытался сделать вид, что раскаивается, – и потерпел в том полную неудачу.

– Мадам, – сказал он, встав и серьезно поклонившись, – вплоть до вашего возвращения я не буду говорить с мадемуазель Китти ни о чем, кроме погоды и урожая.

Мадам Мидас весело рассмеялась.

– Вы неисправимы, мистер Ванделуп, – сказала она и повернулась, чтобы уйти. – Но не забывайте, что я сказала, потому что я вам доверяю.

Когда миссис Вилльерс ушла, закрыв за собой дверь офиса, Гастон несколько минут молчал, а потом бурно расхохотался.

– Она мне доверяет! – издевательски повторил он. – Во имя неба, с чего бы это? Я никогда не притворялся святым и не собираюсь становиться им из-за того, что дал слово чести. Мадам, – продолжал он, отвесив иронический поклон в сторону закрытой двери, – поскольку вы доверяете мне, я не буду говорить о любви этой незрелой мисс… Если только она не окажется чем-то большим, нежели обычная хорошенькая особа. В таком случае, – он пожал плечами, – боюсь, мне придется предать ваше доверие и поступить по своему разумению.

Француз снова засмеялся, вернулся за стол и начал складывать цифры. Однако на второй колонке прервал работу и принялся рисовать рожицы на промокашке.

– Она дочь священника, – задумчиво сказал он. – Догадываюсь, какая она чопорная и притворно-сдержанная, как с карикатуры Кама[14]. В таком случае она может меня не опасаться, ведь я всегда терпеть не мог уродливых женщин. Между прочим, никак не пойму – уродливые женщины считают себя хорошенькими, что ли? Значит, их зеркала должны им услужливо лгать. Возьмем Адель – она была простушкой, не сказать чтобы уродиной, но язык у нее был подвешен отменно. Мне было так жаль, когда она умерла… Да, хотя из-за нее меня и сослали в Новую Каледонию. Ба! За свои неудачи человек всегда должен благодарить женщин – будь они прокляты! Но мне-то за что такое наказание? Понятия не имею, потому что женщины всегда были мне добрыми подругами… Что ж, вернемся к делам. Мадемуазель Китти вот-вот придет, и я должен вести себя как неотесанный мужлан на тот случай, если она заподозрит меня в недобрых намерениях.

Гастон вернулся к работе с цифрами, как вдруг услышал высокий чистый голос: кто-то пел на улице. Поначалу он решил, что это птица, но никакая птица не смогла бы издавать такие трели и переливы. Поэтому, когда пение приблизилось к двери офиса, мистер Ванделуп пришел к заключению, что поет женщина, а именно – мисс Китти Марчёрст.

Он откинулся на спинку кресла и принялся лениво размышлять, постучит ли она или войдет без церемоний. Мисс Марчёрст выбрала последний вариант: она распахнула дверь и встала на пороге, покраснев и надув губки из-за неловкого положения, в котором неожиданно очутилась.

– Я думала найти тут миссис Вилльерс, – проговорила она тихим милым голоском такого необычного тембра, что молодая кровь Гастона забурлила.

Он встал, и Китти, вскинув глаза, перехватила восхищенный взгляд его черных глаз, прикованный к ней. Она снова потупилась и носком изящнейшей туфельки принялась чертить на пыльном полу какие-то фигуры.

– Мадам отправилась осмотреть рудник, – вежливо сказал мистер Ванделуп. – Но попросила передать, что вскоре вернется и вам лучше подождать ее здесь… А мне тем временем следует вас занять.

Он с серьезным поклоном поставил единственное в офисе кресло поближе к посетительнице и с непринужденной грацией прислонился к каминной доске. Маленькая мисс Марчёрст приняла приглашение и угнездилась в большом плетеном кресле. Она исподтишка бросала на молодого человека быстрые взгляды, а Гастон, имевший богатейший опыт общения с женщинами, спокойно смотрел на нее. Его поведение могло бы показаться грубым, если бы не очаровательная улыбка, игравшая на его губах.

Ростом Китти Марчёрст была не больше эльфа, ее руки и ноги имели изысканную форму, а фигурка – сплошные округлости и выпуклости семнадцатилетней девушки… Ей как раз и исполнилось семнадцать, хотя в некоторых отношениях трудно было дать ей больше четырнадцати.

Невинное детское личико, два ясных голубых глаза, прямой маленький носик и очаровательный ротик с розовыми губами – таковы были основные притягательные черты Китти. Ее великолепные волосы представляли собой копну кудрявых золотистых локонов. Когда лицо ее было спокойным, оно казалось совсем детским, но стоило ей улыбнуться, и она становилась женщиной – именно такой веселой улыбкой, таким смеющимся выражением лица древние греки наделяли изображения Гебы.

На Китти было белое платье без отделки, украшенное лишь бледно-голубыми ленточками; на золотистой головке красовалась матросская шапочка, обвязанная лазурным шарфом. Выглядела девушка просто прелестно. Ванделуп с трудом удерживался от того, чтобы не схватить ее и поцеловать – такой чарующе свежей и пикантной она выглядела. Китти, со своей стороны, рассматривала Гастона с чисто женской способностью подмечать детали, и мысленно решила, что никогда еще не видела такого красавца. Жаль только, что он молчит.