Мадам - [66]

Однако самое опасное зло грозило с Запада, особенно из Германии. Подлый империализм перешел там в стадию фашизма, вознамерившегося ввергнуть обратно в рабство весь мир («повернуть колесо истории»). Свобода, благосостояние и счастье на Родине Пролетариата оказались таким бельмом на глазу Реакции, что она развязала войну. Однако «Великая Страна Советов» победила зло. Для начала она заняла половину Польши и спасла по крайней мере часть ее от вероломного нападения варваров, а позднее, когда агрессор осмелился пойти дальше, обратила его вспять и, загнав в собственную берлогу, уничтожила.

С этого времени мир разделился на две части: освобожденную, благодаря системе народной демократии, где отстаивали мир, свободу и справедливость; и угнетенную, задыхающуюся в тисках эксплуататорской системы, где царила нужда и вынашивались планы новых войн. Нам посчастливилось жить в первой зоне.

В таком контексте гражданская война в Испании стала одним из эпизодов этой непримиримой борьбы между силами прогресса и реакции. Новейшую историю Испании нам преподносили следующим образом.

В результате пролетарской революции в России прогнившая социальная система в отсталой Испании начала колебаться в самих своих основах. Монарх, Альфонс Тринадцатый (заслуженно получивший такое двусмысленное имя), предвидя победу левых сил, «бежал из страны, как крыса», и в тридцать первом году в Испании установилось республиканское правление. К сожалению, вместо того чтобы сразу, как учил Ленин, перейти к высшей форме социального устройства, то есть к коммунизму, республиканские власти ограничивались полумерами, за что вскоре и поплатились. «Гидра кровожадной реакции подняла свою гнусную голову», и в тридцать третьем году революционные завоевания были утрачены. В ответ рабочие и крестьяне объединились в едином Народном фронте и в тридцать шестом году лишили правых власти. Но вместо того, чтобы немедленно добить «подлого кровопийцу», они пощадили его, что опять привело к роковым последствиям. Отпущенная на свободу «гадина» подняла мятеж и «с бешеной злобой вцепилась в горло юной Республике». Самые свирепые мировые хищники — итальянские и немецкие фашисты — только этого и ждали. «Почуяв кровь и наживу», они поспешили на помощь безумному Caudillo и через три года ожесточенной борьбы загрызли демократию. С тех пор Испания «томилась в оковах режима Франко».

Эту картину дополняла так называемая «польская карта».

В первой половине тридцатых годов в нашей стране правила профашистская Санация, которая почти открыто поддерживала мятежников, чем навлекла на нас несмываемый стыд и позор. К счастью, под этим жестким грязным панцирем полыхал внутренний огонь, воплотившийся в то время в радикально настроенных левых товарищах, то есть в Польской Коммунистической партии. Именно эта организация, предтеча и первый росток социалистической Польши, спасла нашу честь, сразу выступив на стороне прогрессивных сил и оказав республиканской Испании военную помощь. На поля сражений поспешили в Испанию добровольцы — «лучшие сыны нашей Родины», которые под лозунгом «За вашу и нашу свободу» формировали там мобильные отряды имени Домбровского. Им пришлось за это заплатить исключительно высокую цену. Санация, вместо того чтобы гордиться ими, сначала оклеветала их, а потом лишила польского гражданства.

Эта тема, «польская карта», не входила в обязательную школьную программу и рассматривалась как дополнительный материал. Что же касается меня, то я вообще не слишком интересовался такими темами, хотя знал о гражданской войне в Испании немного больше, чем рекомендовалось программой. Этому помог один случай.

Дело было недавно, каких-нибудь Полгода назад, вскоре после завершения Конкурса любительских театров, когда я, разочаровавшись в общественной работе, устранился от любого рода деятельности.

Однажды на перемене я стоял в одиночестве у окна в коридоре на верхнем этаже, тоскливо уставившись в серый прямоугольник спортивной площадки. Неожиданно ко мне подошел Таракан, секретарь школьного Союза социалистической молодежи, прозванный так за маленький рост и уродливость, — Якуб Болеслав Куглер. Он учился в параллельном классе, десятом «Д» (с немецким языком), но был старше меня почти на два года: учиться начал поздно, а потом из-за частых пропусков занятий оставался на второй год.

Хотя с десятым «Д» у меня не было близких отношений, а с Союзом молодежи вообще никаких, Куглера я знал, и довольно хорошо, — по шахматным турнирам, в которых он тоже принимал участие. Мне он не нравился. Наглый, злобный, он ко всем относился свысока. К тому же его внешность! Карлик с огромной головой и глазами василиска; на его узких губах всегда змеилась презрительная улыбка. Однако при этом он отличался незаурядным умом и довольно хорошо играл в шахматы. Только поэтому я его терпел, даже питал к нему нечто похожее на слабость. Он в определенной степени интриговал меня, служил своеобразным раздражителем. Я не мог у него выиграть. Но и он не мог. Мы разыгрывали затяжные, ожесточенные сражения, но конечный результат всегда оказывался ничейным. Один из наших поединков был особенно показателен в смысле правильного понимания наших отношений.