Мадам - [40]
Да, ловко придумано. Переписать сочинение на типографской бумаге формата А4, чтобы в случае необходимости всегда иметь возможность вручить его Мадам. Именно это решение показалось мне наиболее удачным. У всех других имелись существенные недостатки. Поэтому вместо того, чтобы отрабатывать быстрое чтение вслух, я снова взялся за авторучку и переписал все сочинение (позаботившись о каллиграфии) на линованных листах из почтового набора.
Однако когда наступил день очередного французского, а значит, свидания с Мадам и чтения сочинений, на меня опять напали сомнения.
«Даже если все пойдет согласно моему плану, — я вновь и вновь анализировал возможное развитие событий, уже выходя ранним утром из дома в школу, — если сочинение действительно попадет ей в руки, то это может произойти только случайно, как бы ненароком. А хорошо ли это? Чего я этим добьюсь? Выдам себя, и только. Обнаружу свои позиции. Зачем мне это сейчас? Слишком рано и рискованно. Такой гамбит может обойтись мне слишком дорого».
Когда я переступил порог школы, комбинация с копией была окончательно забракована, а когда начался урок французского, я уже заклинал судьбу, чтобы Мадам меня вообще не вызвала.
PER ASPERA AD ASTRA
В этот день Мадам была в необычайно хорошем настроении. От нее веяло спокойствием и непринужденностью. Она говорила больше, чем обычно, и держалась немного свободнее, менее официально. На устном опросе она ходила по рядам, что с ней редко случалось, и задавала вопросы, обращаясь непосредственно к ученику. Однажды она даже позволила себе шутливый тон. Когда кто-то рассказал, как он летом, в страшную жару, купался в глиняном карьере, она сказала с улыбкой на губах:
— On peut dire que tu ajoui de la vie comme loup dans un puits[48].
Собеседник, очевидно, не совсем понял ее замечание, но все равно, как мог, выражал свой восторг, радостно кивая и поддакивая.
— А как там наше сочинение о небе и звездах? — перешла она наконец к следующей фазе урока. — Написали? Кто хочет прочитать?
Невероятно! Ничего подобного еще не было! Чтобы она сама предложила кому-нибудь добровольно отвечать?! Класс аж окаменел, а Мадам продолжала с лукавой улыбкой:
— Quoi done? Il n'y a personne?[49] Никто не хочет заработать хорошую отметку? Что с вами случилось?
Я почувствовал, как у меня заколотилось сердце. Может быть, все же попробовать? В такой ситуации! Она сама предлагает, а никто не спешит… Нет! Тысячу раз нет! Выброси это из головы!
— Bon, если нет желающих, я вынуждена сама кого-нибудь вызвать… Скажем, mademoiselle Клоп.
Похожая на тапира, пухлая Адрианна Клоп встала и, красная как свекла, начала читать свое сочинение. Оно, мягко выражаясь, интереса не представляло. Не отвечало даже критериям формы Composition. Это, скорее, был набор фраз, почти не связанных друг с другом и напоминающих определения и простые утвердительные предложения в детских книжечках:
«Quand il n'y a pas de nuages, nous voyons le ciel, le soleil et la lune… Le ciel est bleu ou bleu pâle… Les étoiles sont loin… des millions kilometres d'ici»[50]. И так далее в том же стиле. К счастью, это не затянулось надолго.
Мадам, хотя она ее ни разу не прерывала, была недовольна и не скрывала этого:
— Je ne peux pas dire[51], чтобы я была поражена твоей изобретательностью. Откровенно говоря, я ждала от тебя большего. Увы! Мне не понравилось, что ты написала. Ничего не поделаешь. Больше тройки ты не заслужила. — Она аккуратно вписала оценку в дневник. — Ну, хорошо. Кто следующий? — Мадам тщательно отполированным и покрытым светло-жемчужным лаком ногтем на указательном пальце правой руки скользила по списку фамилий. — Qui va me stimulez… qui va m'exciter[52]. Я тоже хотела бы получить какое-то удовольствие от ваших сочинений… plaisir… что чему-то научила вас.
Не знаю, как на других, а на меня ее слова подействовали просто оглушающе. Это было именно то, чего я от нее ждал, когда обдумывал свой план на скамейке в парке в лучах послеполуденного солнца. Двусмысленных фраз и высказываний. Для нее — невинных, брошенных невзначай, а для меня — прозвучавших иначе, как бы в другом контексте. Не хватало только одного — инициативы с моей стороны. То, что сорвалось с ее уст, никак мною не инициировалось. Ее слова были порождены ситуацией — при моем пассивном участии. Поэтому и ценность позиции оказалась сомнительной пробы: ведь она лишь косвенным образом влияла на мою игру. Что же сделать, чтобы добиться большего?
— Bon, alors, — холеный ноготь остановился где-то в конце списка. — Что нам предложит mademoiselle Вонсик?
Агнешка Вонсик, дочь подполковника военно-воздушных сил, который по случаю различных юбилеев и государственных праздников приходил в школу, чтобы рассказать нам об обороноспособности страны или вспомнить эпизоды Второй мировой войны, была первой ученицей в классе со всеми характерными для такого рода учащихся признаками. Двуличная, льстивая, с вечно поднятой рукой (два сложенных по школьным правилам пальца плюс слегка вздернутая голова), она была не слишком общительна и дружелюбна, и к тому же красотой не отличалась. Сидела на первой парте и всех сторонилась, точнее, отстранялась ото всего, что могло показаться неприличным. В классе она приходила одной из первых, на переменах вела себя образцово, спокойно прогуливаясь по коридору, завтрак всегда ела в столовой, а не где придется (даже в туалете), как большинство школьников, после уроков сразу же отправлялась домой. Никаких праздношатаний, никаких шалостей, не говоря уже о вечеринках. Во всех отношениях она была такой правильной, что скучно делалось; а иногда напоминала заведенного робота. Тряпки, развлечения, флирт — она не испытывала в этом ни малейшей необходимости. Кроме хороших отметок, ее ничто не интересовало и не волновало — в том числе и Мадам. Разумеется, она делала все, чтобы получить отличную отметку, однако ее усилия в этом направлении не имели ничего общего с заигрыванием или идолопоклонством.
