Мадам Лафарг - [5]

Александр Дюма не был ни лафаргистом, ни антилафаргистом. Но если он даже и верил в виновность Марии Каппель, то находил для нее множество смягчающих обстоятельств. В одной из статей, напечатанных в его неаполитанской газете «Индепенденте» за три года до публикации текста, который мы сейчас издаем[8], он описывает чувства, какие, очевидно, испытывала молодая женщина:

«Стремясь выдать замуж Марию[9], семья Каппель обратилась к г-ну Фуа, брачному агенту, публиковавшему рекламу во всех газетах. Г-н Фуа приехал. Ему показали движимое имущество, назвали сумму приданого, и спустя неделю агент нашел покупателя.

Им был Лафарг.[10]

Вы называете этого человека благодетелем Марии Каппель, сударь? А я вас спрошу, чем Лафарг мог облагодетельствовать молодую девушку со ста тысячами приданого, родственницу посла в Португалии и директора Французского банка, племянницу короля Луи-Филиппа, который дал ей приданое и тем самым публично признал свое родство? Этот неотесанный мастеровой с грязными руками, грубым лицом и примитивным умом, не имеющий ничего, кроме железоделательного завода, который не работал из-за отсутствия денег и доходы от которого он бесстыдно преувеличил, будучи женихом, не облагодетельствовал, а обманул Марию, когда свой дом – жалкую развалину – назвал замком и рассказывал о нем небылицы, стремясь пленить воображение своей нареченной.[11]

Марию Каппель выдали замуж поспешно и безоглядно за человека ниже ее со всех точек зрения – по рождению, по уму, по богатству.

Мария выросла в Вилье-Элоне, цветущем оазисе, и покинула его, переселившись б Париж, в апартаменты, расположенные в здании банка, с гостиными, обитыми бархатом и атласом. Г-н Лафарг увез молодую жену, привыкшую к прекрасным пейзажам и утонченной цивилизации, в Легландье, которое называл своим поместьем, но на деле в полуразрушенный дом, где разбитые стекла заменяли промасленной бумагой. Под жалким кровом молодую женщину ждала не похожая на ее бабушку старая аристократка с изысканными манерами, остроумная, полная очарования красавица, несмотря на преклонный возраст, – а сварливая старуха-свекровь, в прошлом кухарка, прожившая, не выпуская метлы из рук, едва умевшая читать и писать. В кухню свободно входили свиньи; куры и гуси навещали гостиную. Если Мария хотела принять ванну, новая родня смеялась над ней. Если она просила принести таз, ей приносили кувшин. Не оставим в стороне, сударь, и более интимные подробности: молодой женщине достался муж грубый даже тогда, когда самые грубые существа становятся нежными и ласковыми, муж – не знаю уж, как и сказать вам об этом, сударь, – которому обычные супружеские права с первой ночи показались недостаточными и который попытался оскорбить жену таким же образом, каким обитатели города – не хочу его называть, но находился он на берегу Мертвого моря и давно уже сожжен небесным огнем, – оскорбляли Господних ангелов!»[12].

От вышесказанного до оправдания преступления один только шаг. Своим рассказом Дюма стремится снять с молодой женщины клеймо преступницы, сделав явными множество подспудных связей, а пометка в рукописи: «из личных воспоминаний» – означает, что высказанное мнение – субъективная точка зрения автора. Однако разберемся, что же в его записках личного и есть ли оно вообще.

Действительно, Жак Коллар, дедушка Марии Каппель, «глава семьи, которую ужасный и загадочный процесс, связанный с Легландье, сделал печально известной», 10 мая 1806 года был назначен опекуном дочери и сына генерала Дюма, поскольку генерал умер.

«И вот в сумеречных потемках начинают брезжить размытые, похожие на сны, картины первых лет моей жизни, воспоминания становятся отчетливее, и я вижу три дома – в них текло мое детство, радостное и беспечное, светлое и бесхитростное, как всякий рассвет».

Среди трех домов названы и дом Жана-Мишеля Девьолена и дом Жака Коллара. «Все улыбалось в этих двух домах – сады с зелеными деревьями и яркими цветами, аллеи и гуляющие по ним барышни, темноволосые или белокурые, всегда румяные и свежие, если не всегда хорошенькие»[13]

Юный Александр часто гостил в живописном замке Вилье-Элон, обожал его и обучался там правилам светской жизни, благодаря общению с г-жой Коллар – она была незаконнорожденной дочерью Филиппа Эгалите и мадам де Жанлис – и ее дочерьми Каролиной, Эрминой и Луизой. Скорее всего сироту, оставшегося на попечении матери, которая всеми силами выбивалась из нужды, приглашали в замок из сочувствия к его бедности, но доброта Коллара, деликатность его жены и дочерей не давали гостю этого заметить. Благодаря хлопотам Жака Коллара мадам Дюма получила в ноябре 1814 года право держать табачную лавочку[14].

В «Моих воспоминаниях» А. Дюма описывает праздник в Корси (27 июня 1819 г.). Он – совсем молодой человек, едва перешагнувший порог юности, бредет не спеша по тропинке вдоль изгороди из цветущего боярышника и встречает своих знакомых – «вернее, знакомы мне были двое: Каролина Коллар, ставшая баронессой Каппель, и ее трехлетняя дочь Мария, которая – увы! – впоследствии стала несчастной мадам Лафарг, третьего – мужчину – я не знал»