Мадам Казанова - [23]

Марианна-Элиза относилась ко мне с крайним высокомерием. Она была на год моложе, однако считала себя особой намного более значительной. Впрочем, ее внешность не произвела на меня какого-то особого впечатления — желтоватая неровная кожа, сердитый изгиб губ, зависть в узких, почти лишенных ресниц глазах. И ее благовоспитанность не слишком скрашивала впечатление. Дело в том, что престижная школа Сен-Сир, где она училась, была закрыта по решению революционных властей и теперь, когда Марианна-Элиза снова стала самой обыкновенной девушкой, ей приходилось решать непростую для нее задачу поиска будущего супруга.

Для того чтобы сопровождать сестру при возвращении домой, Наполеон взял в полку отпуск. Но теперь, когда он благополучно доставил ее сюда, он передумал возвращаться во Францию. Теперь он снова решил остаться на Корсике, а я, ослепленная своими чувствами, поверила тому, что он остается здесь из-за меня. Я была настолько ослеплена, что не придала значения тому, с какой легкостью Наполеон меняет свои взгляды и представления, хотя и испытала некоторое удивление по этому поводу. Разве не писал он всего лишь несколько недель тому назад, что откажется от командования батальоном в Аяччо и останется жить во Франции? Теперь он явился к месту службы в Аяччо, а о событиях во Франции рассказывал так, словно ему не было до них дела. Он, кстати, упомянул, не скрывая своего удовлетворения, что сразу же после свержения короля Карло был объявлен опасным государственным преступником. На мой вопрос о том, удалось ли Карло избежать гильотины, он лишь язвительно пожал плечами.

Я скрыла испытанное мной в этот момент потрясение. Неужели он так ревнует, что желает смерти Карло? А может быть, он ненавидит Карло как врага революции?

Сам Наполеон был сторонником революции, но эта революция происходила в далекой Франции, и поэтому сейчас его исключительно эгоистичное внимание было сосредоточено на происходивших на Корсике политических событиях. Лично я вообще не хотела думать о политике. В данный момент главным для меня было то, что Наполеон приехал и собирается здесь остаться.

Однако я не могла утверждать, будто приехал он только лишь ради меня. Поцелуй в темном коридоре, торопливые объятия ночью в поле за домом, сдерживаемые и рвущиеся наружу эмоции — любовь украдкой и в одежде, не оставлявшая времени для нежности и наслаждения. Все время приходилось быть настороже, чтобы никто не увидел и не застал нас врасплох. И все это время Наполеон обещал, что скоро все будет по-другому, мы сможем провести целую ночь в одной постели, много ночей; скоро у нас будет время для себя и для нашей любви.

Но было уже поздно даже надеяться на это. В один из дней ко мне пришел пожилой домоправитель Карло с сообщением, что его господин ждет меня на площади перед церковью, поскольку сам он не хочет заходить в дом Бонапартов. Меня охватили сомнения. Я, конечно, была рада тому, что Карло жив и здоров, но все-таки предпочла бы отдалить эту встречу. Поэтому направилась туда медленным шагом, словно выигранные несколько минут могли помочь мне решить, что дальше делать. Ведь пока Наполеон предлагал мне любовь, постель и много ночей, но никак не замужество. И в сложившейся ситуации я могла бы сказать Карло, что выхожу замуж за другого человека, но ни в коем случае не заставила бы себя признаться в том, что попросту стала чьей-то любовницей.

На фоне ярко-голубого неба в прозрачном воздухе отчетливо вырисовывались темно-зеленые кусты и деревья. Поблекшие цветы распространяли свой последний аромат, от которого становилось немного грустно и невольно думалось о смерти. Карло торопливо ходил туда-сюда перед входом в церковь, его фигура отбрасывала длинную тень на пыльные каменные плиты площади. Когда я обошла эту тень и приблизилась к нему, его вид поразил меня. Он выглядел до крайности изможденным в своей ставшей просторной одежде, под глазами залегли темные круги. Не изменилась лишь его элегантная манера держаться. Несмотря на усталость, Карло переполняло нервное напряжение, моментально передавшееся мне. Неужели он уже знает про наши с Наполеоном отношения? Карло взял мою руку.

— Феличина, — сказал он охрипшим голосом, — я благодарен Господу Богу за то, что я здесь.

Нет, похоже, он ничего еще не знает.

— Я молилась за тебя, — пробормотала я в ответ, и это было сущей правдой — пускай всего лишь наполовину.

— Мне никогда не забыть того, что привелось там увидеть. — Карло провел рукой по лбу. — Кровь, резня; беззащитных, отчаявшихся людей связывают по двое и тащат на гильотину, чтобы убить так, как не убивают даже скот на бойне, в то время как толпа ревет от восторга. Только люди способны на такое зверство. Мужчин, женщин и даже детей хватают без разбора, без всякой причины и с беспощадной жестокостью казнят тысячами и тысячами…

Я с недоверием посмотрела на него.

— Это правда, я видел все это своими собственными глазами! — Голос Карло сорвался. — Я видел палача, снимающего одежду и обувь с еще не остывших трупов, видел женщин, которые надругались над мертвыми мужчинами, и видел, что проделывали мужчины с мертвыми телами женщин. Мне надо было выбирать — либо умереть и, таким образом, навсегда освободиться от этого дикого общества, либо противиться ему. И я сделал свой выбор. Я буду бороться всеми своими силами и средствами против насилия и преступлений, против беззакония и деспотизма. — Он крепко сжал мне руку. — Ты не можешь больше оставаться у Бонапартов, Феличина, — продолжал он беспокойно. — Они приветствуют эту революцию и одобряют все, что происходит во Франции. Между нашим и их миром уже нет моста. Теперь каждый должен решить, на чьей стороне ему находиться.