Мадам Айгюптос - [32]

— Они не знают счастья, — сказал Эмиль.

— Кто это — они? — спросил Голеску, удивленно уставившись на мальчика. — И кто ты такой?.. Ты угадываешь числа, готовишь магические зелья… Быть может, ты способен изготовить и лекарство, дающее бессмертие?

— Нет, — сказал мальчуган.

— Ты уверен? — Да.

— В самом деле, что это я?.. — Голеску потер подбородок. — Что ты можешь знать, ты же идиот! С другой стороны… — Он бросил еще один взгляд на Амонет, чья застывшая улыбка пугала его все больше.

— Может быть, она действительно заключила сделку с дьяволом. Может быть, вечная жизнь совсем не такая, какой мы ее представляем, потому что иначе гадалка не стремилась бы избавиться от нее во что бы то ни стало. Эй, а что это у нее в руке?

Наклонившись над Амонет, он с трудом разжал ее стиснутые пальцы. Из кулака Амонет торчала заостренная мордочка какого-то грубо вылепленного из глины существа, в котором Голеску без труда узнал крокодила.

— Хочу картошки! — снова захныкал Эмиль. Голеску содрогнулся.

— Сначала нужно выкопать могилу, — ответил он.

В конце концов ему пришлось копать могилу самому, поскольку Эмиль, одетый для защиты от солнца в плотный клеенчатый плащ и очки, был не в состоянии работать лопатой.

— Покойся с миром, моя прекрасная незнакомка, — пробормотал Голеску, становясь на колени, чтобы опустить закутанное в простыню тело в могилу. — Я бы уступил тебе гроб, но он нужен мне самому. Кроме того, этот облегающий саван очень тебе идет. Впрочем, я думаю, тебе это уже безразлично.

Встав на краю могилы, он снял шляпу и немного помолчал. Потом поднял глаза к небу и добавил:

— О, святые ангелы! Если это несчастное создание действительно продало душу дьяволу, пожалуйста, не обращайте внимания на мои слова. Но если у бедняжки есть хоть малейший шанс избегнуть вечного проклятия, прошу вас: не покиньте ее и проведите ее душу в рай хотя бы через черный ход. Да, чуть не забыл: обещаю, что отныне буду вести более добродетельную жизнь. Аминь.

Он надел шляпу, подобрал лопату и быстро забросал могилу землей.

Вечером после похорон Голеску немного всплакнул. Он оплакивал Амонет или, если быть точным, свои надежды на бессмертие, потерянные, как ему казалось, навсегда; Ночью Амонет привиделась ему во сне. Но утром, когда лучи бледно-розового солнца пробились сквозь дым, поднимавшийся из множества дымоходов Брашова, Голеску уже улыбался.

— Теперь я владею четырьмя лошадьми и двумя вместительными фургонами, — сказал он Эмилю, разводя огонь под котелком с картошкой. — От таких подарков судьбы не отказываются, не так ли? Кроме того, у меня есть ты, несчастное, забытое дитя… Слишком долго твой свет был сокрыт от мира!

Эмиль никак не отреагировал, неподвижно глядя на котелок сквозь очки. Голеску густо намазал ломоть хлеба вареньем и откусил большой кусок.

— Бухарест! — воскликнул он с полным ртом. — Константинополь! Вена! Прага! Берлин! Мы будем ходить по главным улицам величайших городов мира, и золото так и посыплется в наши карманы. Вся картошка, какую ты только пожелаешь, будет твоей, и подавать ее тебе будут на лучшем ресторанном фарфоре. Что касается меня, то… — Голеску проглотил хлеб. — Меня, мой милый, ждет жизнь, для которой я был рожден. Слава. Уважение. Прекрасные женщины. Вино. Финансовые затруднения уйдут в прошлое, превратятся в простые воспоминания.

Ты спросишь, откуда все это возьмется? Все очень просто, мой друг. Мы с тобой способны дать широким народным массам то, в чем они так нуждаются. Как ты думаешь, что пугает обычного человека на протяжении всей жизни? Я тебе скажу. Люди боятся старости, боятся бессилия и болезней, боятся одиночества и бесплодия. И они готовы щедро платить всякому, кто избавит их от этого кошмара. О, Эмиль, тебя ждет большая работа, но и награда будет, э-э-э… соответствующей.

Эмиль, повернул к нему свое лишенное выражения лицо.

— Работа? — повторил он бесстрастно.

— Угу, — подтвердил Голеску и ухмыльнулся. — Твои колбы и реторты, твои химикаты и порошки, а главное — твой гений! Черт с ними, с цыплятами! Мы с тобой — ты и я — совершим много других действительно прекрасных дел, и грядущие поколения будут чтить нас как героев. Я думаю, мы станем даже более известными, чем Прокруст!..[6] Если ты не в курсе, так звали одного грека, который украл с неба огонь и отдал людям.

Впрочем, ты можешь не беспокоиться, мой маленький друг. Твои скромность и любовь к уединению заслуживают всяческого уважения, поэтому я готов принять на себя все бремя славы, чтобы ты мог оставаться в тени — в буквальном и переносном смысле. Чтобы отвлечь от тебя докучное внимание толпы, мне, пожалуй, следует взять себе другое, более звучное имя. Знаешь, я уже решил, что отныне стану зваться… — Голеску повернулся к Эмилю и закончил драматическим шепотом: — Профессор Гадес!

Наконец наступил базарный день, и в Брашове появились разноцветные кибитки странствующих артистов и циркачей. В час, когда на улицах было особенно многолюдно, в город въехал и Голеску. Он двигался нарочито медленно, чтобы дать возможность собравшимся на тротуарах зевакам оценить свой художественный талант, ибо черные фургоны Амонет были теперь разрисованы золотыми и алыми солнцами, полумесяцами и звездами, а также затейливыми закорючками, отдаленно напоминавшими алхимические символы. Кроме того, на боку каждого фургона красовалось: ПРОФЕССОР ГАДЕС, и буквами поменьше: ИЗБАВЛЮ ОТ СТРАДАНИЙ!