Маадай-Кара. Алтайский героический эпос - [6]
Эпос у алтайцев бытует и в настоящее время. До сих пор в каждом алтайском аймаке (районе) проживает по нескольку сказителей, а народ питает большой интерес к живому устному исполнению эпоса, знает содержание многих сказаний и легенды о знаменитых кайчи. Каждый год фольклористы и собиратели-любители записывают новые сказания или новые варианты записанных раньше сказаний. Что особенно интересно, до сих пор находят новых, еще не известных фольклористам сказителей с богатым репертуаром.
3
Алтайские героические сказания пелись (и поются сейчас) на диалекте каждого из племен, которые в советское время составили алтайский народ. Но они, как показывают старые записи (В.В.Радлова, В.И.Вербицкого и др.), по содержанию, композиции и образам еще в XIX в. были общими для всех алтайских племен: одни и те же сказания пелись по всей территории Горного Алтая. То же самое, по-видимому, было и в более раннее время (до XIX в.), но ни записей, ни других достоверных сведений на этот счет нет. В настоящее же время, несмотря на некоторые различия в диалектах, можно с полным основанием говорить об алтайском героическом эпосе как едином целом.
Исследователи расходятся в определении характера алтайского героического эпоса.
С.Е.Малов считал, что алтайские сказания с течением времени деградировали и «как-то измельчали, сократились, распались на отдельные части и превратились в обыкновенные сказки»[55].
Той же точки зрении придерживался и Н.К.Дмитриев. Поддерживая мнение С. ?. Малова, он писал, что алтайские сказания — это «разбитые на части осколки отдельных героических эпопей»[56] и что «переход от героического эпоса, как особого жанра, к сказкам — типичен для алтайского эпоса»[57]. Эта точка зрения, отражающая взгляды на эпос представителей «исторической школы», была подвергнута довольно резкой, но в основе своей убедительной критике Л.П.Потаповым[58]. Он, как и А.Л.Коптелов[59], правильно считает алтайские сказания героическим эпосом.
По мнению же В.М.Жирмунского[60], алтайские сказания — это вообще не героический эпос и им никогда не были, а богатырские сказки. В подтверждение своего мнения он приводит особенности сюжета алтайских героических оказаний (борьба с чудовищами, героическое сватовство, мифологическая фантастика и т. п.).
Однако В. М. Жирмунский не учитывает многообразия признаков героического эпоса, главным и определяющим среди которых, как правильно отмечает В. Я. Пропп, является «героический характер его содержания»[61]. Целесообразнее всего различные компоненты эпоса рассматривать в их совокупности. Только этим путем возможно правильно определить характер такого сложного явления, как героический эпос, и создать прочную основу для концепции исследователя.
Е.М.Мелетинский[62], исходя из сходств некоторых элементов сюжета алтайских сказаний с сюжетами эпоса различных народов мира, привлекает их для своих гипотез о происхождении мирового эпоса. Но этот вопрос выходит за пределы тематики настоящей статьи.
По мнению всех исследователей, истоки алтайского героического эпоса восходят к глубокой древности. Например, Н.А.Баскаков находит некоторые параллели между алтайскими эпическими оказаниями и описаниями подвигов героев в орхоно-енисейеких текстах, относящихся к VI—VIII вв. В частности, он указывает на надгробный памятник в честь Кюль-Тегана, умершего в 732 г.[63]. Здесь нет возможности подробно остановиться на этом вопросе, однако отметим, что эта гипотеза имеет определенные основания.
Орхонские тексты (я имею в виду особенно три наиболее крупные из них: малую и большую надписи на памятнике в честь Кюль-Тегина и надпись на памятнике в честь Тоньюкука) вполне можно назвать древнейшими образцами художественного творчества тюркских народов. Однахо в орхоноких памятниках поэзия еще недостаточно выделилась, из прозы, поэзия в них причудливо смешана с прозой. Это — период зарождения художественной литературы, некое синкретическое явление, в котором имеют место и начала поэзии, и художественная проза, и эпитафии на надгробии, и ораторская речь, и деловой обзор происходящих событий, и обозрение событий, уже отошедших в область прошлого (зачатки исторического освещения фактов). Но все это дано в надписях так, что элементы художественного поэтического творчества преобладают над изложением фактов, что и делает орхонские тексты явлением художественной литературы (пусть в зачаточной ее форме). В них очевидно стремление не просто изложить свою мысль, но и выразить ее в образной форме.
Возьмем первый же абзац из большой надписи на памятнике Кюль-Тегину. В нем говорится:
У за кок Tairpi
асра jagua jip кылынтукда,
axiH ара xici одлы кылынмыс.
(Когда вверху возникло голубое небо,
[а] внизу — бурая земля,
между ними возникли сыны человеческие)[64].
Это, бесспорно, художественно организованная речь. Совершенно ясно, что в обычной жизни люди тогда в таком стиле не разговаривали между собой.
Приведенная фраза (как и во многих других местах орхонских памятников) построена на смысловом параллелизме: небо — земля — человек между ними.
Особенно же характерна для орхонских текстов, как явления художественно организованной речи, близость их к стилю устного народного поэтического творчества. Об этом говорят указываемые И.В.Стеблевой постоянные эпитеты и сравнения, поэтическая гиперболизация, парные словосочетания, устойчивые формулы
