M&D - [2]

– Дерево – это надёжный матерьял?

Юрий Солодовников оглядел его, как бы оценивая, сколько старик ещё протянет:

– Вы строите дом или подыскиваете перекладину попрочнее?

– До смертинки три пердинки, но сейчас не об этом, – ответил Гетманов. – Деревообрабатывающий завод на Тулака.

Каданников сказал, что присматривает себе землю под коттедж с видом на Волгу, участок граничит с заводом.

– Это не мои площадя́, – отмахнулся Гетманов, – комитет распродовывает только акции ДОЗа.

Зал постепенно наполнялся. Николай Моничев, войдя, собирался подойти к Иосифу Григорьевичу, но, увидев Каданникова и Солодовникова, к которым испытывал неприязнь, направился к другой группе. Юрий Иванович Рубайлов, к которому он подошёл, рассказывал в этот момент о своей родственнице, которая приехала из Москвы и открывает дочернюю структуру некого московского банка.

– … банк – не банк, фонд – не фонд, какая-то кредитная организация с особыми полномочиями. Независимая, но связанная с материнской компанией определенными обязательствами. Дочка, одним словом.

Подошли Каданников с Солодовниковым; поздоровавшись, стали выбирать, чем бы закусить. Моничев оказался как раз между ними. Взяв бутерброд с красной икрой, Солодовников хищно посмотрел на Моничева, который в ответ улыбнулся улыбкой ребёнка, в отсутствие родителей спалившего квартиру.

– Это «Властелина»? – спросил Солодовников, всё так же бесцеремонно продолжая разглядывать Моничева.

– Что?

– Юрий Иванович, компания, в которой работает ваша родственница – она называется «Властелина»? Или «МММ»? А может, «Три-Эн»…

При этих словах Моничев поёжился. Рубайлов шумно рассмеялся:

– Да, да, да, тёзка! А мои карманы набиты акциями, сейчас начну их тут распространять.

Моничев пояснил:

– «Прайм-финанс групп» – это солидная организация. Банки, пенсионные фонды, страховые компании. Дочка от такой компании – это очень и очень серьёзно.

– Ты считаешь, что дочка остаётся в семье, она часть семьи? – усмехнулся Каданников.

– Конечно! А если говорить не о бизнесе – тем более. Те, кто хочет иметь отзывчивых, заботливых детей, мечтают именно о дочерях.

– Я говорю не о заботе, а о семье. Покормить кашей и подложить судно под задницу может и нанятая сиделка, и неважно, кто ей платит – сын или дочь. Семья – это нечто большее, чем стол и стул, чем услуги – принёс и вынес. Дочери обычно уходят в семью мужа и становится частью его семьи. А сыновья продолжают дело отцов, то есть остаются в родной семье, в которой росли и воспитывались. Я говорю о настоящих семьях, а не о генетической лаборатории…

При этих словах Каданников посмотрел в сторону общего зала.

Моничев чувствовал себя словно в западне, находясь между Каданниковым и Солодовниковым, поэтому, дослушав до конца тираду, отошёл к другой группе.

«Он чей?» – взглядом и энергичным кивком спросил Солодовников Каданникова, тот в ответ кивнул в сторону Иосифа Григорьевича.

– Вопросов больше не имею, – кивнул Солодовников.

В дальнем углу, в креслах, расставленных полукругом, сидели Мельников, заместитель мэра по здравоохранению, о котором рассказывали ужасающие истории, и который, после двадцати лет скандалов, ещё не совсем забытых, сохранил детские глаза и юношески чистое лицо; Градовский, вице-губернатор, и три акционера «ВХК» – Капранов, Першин, и Шмерко. Последний, обращаясь к Капранову, сказал:

– Если вы не хотите взять моего крестника в строительную фирму, тогда я приму его на заводоуправление.

Тот, почти не скрывая раздражение, ответил:

– Что значит «хочу» и «не хочу»? Есть понятие «профпригодность», я даже сына своего не беру в компанию.

– Но взяли же свою…

Капранов не дал ему договорить:

– Ольга хорошо подготовлена, к тому же она – большая умница. Ей можно доверить то, что никогда не доверишь жене.

Шмерко оказался бессилен что-либо возразить, и заговорил с Мельниковым.

– Как вы думаете, в городской администрации найдётся место…

В то время, как заместитель мэра отбивался от исполняющего обязанности гендиректора «ВХК», пытавшегося приткнуть своего крестника, Дениса Еремеева, в зале появился невысокого роста пятидесятипятилетний мужчина с крупными чертами лица, с широкой залысиной, в золотых очках и коротконогий; порывисто устремляясь к Градовскому, и, чудом не налетев на Давиденко, он наткнулся крючковатым своим носом на Рубайлова, посмотревшего на него с лёгкой усмешкой.

– Куда вы так спешите, Михаил Алексеевич, вечер только начался, ещё даже не все блюда расставили…

– Мне нужен Николай Григорьевич – он блюдёт фигуру и обычно уходит задолго до того, как подадут основные блюда. Как Москва, Юрий Иванович, что там в Охотном ряду?

– Охотно бы вам уступил это бремя.

Два бывших соперника на выборах депутата Госдумы смерили друг друга оценивающими взглядами. «Кто заговорит первый, тот уже проиграл», – подумал Рубайлов и изобразил самую фальшивую улыбку, на которую был способен.

– Всё сложилось наилучшим образом: у меня и здесь полно забот с моим «Интеллектуальным резервом», – развёл руками Синельников.

– Осторожнее с нищими: когда их кормят с руки, они могут отхватить зубами всю конечность целиком!

Пожелав друг другу приятного вечера, бывшие соперники разошлись. Михаил Алексеевич Синельников направился к тому, кто был ему нужен. За последние полгода он приобрёл некоторое влияние в деловых кругах, и сейчас стремился его упрочить. Двоих партийцев удалось протащить в областную думу, и одного функционера – в городскую администрацию. Через них, а также посредством своих обширных знакомств, Синельников «решал вопросы» в пользу различных предпринимателей, иногда даже дешевле и эффективнее, чем присутствующие в этом зале Давиденко и Каданников. Профессорский имидж и задатки оратора сильно помогали ему в этом. Он обращался к должностным лицам с просьбами, произнося их тем грубым и густым голосом, каким евреи, его предки, требовали денег от своих должников, эльзасских, польских, и крымских крестьян; и ему редко отказывали.