Лживая птица счастья - [237]

Как-то к ним заглянул Палевский и привез с собой Аннабель. Родичи дружно воззрились на Мари, встречавшую их без малейшего смущения в чудненьком наряде, но та не особо смутилась — всё-таки привычка вторая натура. Но она пожалела Аннабель, покрасневшую до слёз. Усмехнувшись, Мари пояснила родичам, что на ней надет традиционный эрейский наряд для беременных и побежала переодеваться. Михаил иронично хмыкнул ей вслед и весело покосился на вошедшего Ника. Поздоровавшись с ним, он с серьёзным видом одобрил закалку дочери, только попросил не очень увлекаться и не выгонять её на снег чаще четырёх раз в день. Закатив глаза, тот клятвенно пообещал не особо зверствовать, и в самый лютый мороз не больше двух раз вывешивать жену за окно. Только у них зашла речь о делах, как вернулась Мари и поинтересовалась у сестры, какого чёрта та испуганно таращит на нёё глаза. Выяснив у смеющихся мужчин, в чём дело, она презрительно фыркнула, и пообещала кое-кого другого подвесить за ноги за окном — в назидание всем Синим Бородам, и потащила всех в столовую.

Во время оживлённого застольного разговора, Ник с радостью отметил, что из его генетического отца полностью выветрились несвойственные ему эрейские воспоминания и привычки вместе с чуждыми добавками, появившееся было после приснопамятного посещения ими виртуала. Ещё он заметил, что сёстры несколько теплее общаются друг с другом и Мари не стала выяснять у Аннабель, как грозилась, почему её одну обошли приглашением на свадьбу.

Вечером в спальне Мари насмешливо спросила мужа, заметил ли он, что Аннабель, как встарь фениксом, заливается краской смущения стоит только ему обратить на неё внимание.

— Нашла к кому ревновать! Она же совсем ещё ребёнок, — хмыкнув, сказал Ник.

— Этот ребенок уже увёл у меня одного парня, и я не хочу потерять другого! — сердито буркнула Мари. — Учти, увижу, что ты строишь глазки Аннабель, пристрелю обоих!

— С ума сошла? Она же твоя сестра!

— Ну и что! В любви все враги, в ней нет ни родственников, ни друзей!

— Да-а! Мари ты становишься настоящей эрейкой не только по происхождению, но и по воспитанию.

— Мой дорогой, неужели я слышу нотки разочарования в твоём голосе? — иронично спросила она, с ожесточением расчёсывая волосы, уложенные в сложную причёску, и с прохладцей в голосе добавила: — А ты о чём думал, приставая ко мне со своим ритеном и кучей эрейских правил? Теперь терпи. Как говорят, за что боролся на то и напоролся.

Ник неслышно вздохнул. Беременная жена по характеру оказалась далеко не подарок.

— Да, нет, моя любовь, я не в претензии. Ты мне и такой нравишься.

Резко повернувшись, Мари смерила его недоверчивым взглядом.

— Ну-ну! Надеюсь, ты мне не лжешь.

— Можешь проверить хоть на детекторе лжи…

— Нашёл дурочку! Да ты обманешь любой прибор!

С тяжёлым вдохом Ник повалился на кровать.

— Крейд! Никакого доверия любимому мужу!

— Его ещё нужно заслужить, моё солнце, — вкрадчиво пропела Мари и, сев на кровать, скомандовала: — Ну-ка, кыш на свой край! Дай нам с Таятаном больше места.

— Слушаю и повинуюсь, моя райдиэль! Ваше слово для меня закон! — с улыбкой проговорил Ник. Мгновенно откатившись, как приказано, он нашупал невесомое пуховое одеяло и бережно укутал им свою недовольную командиршу. — Как ты себя чувствуешь, моя любовь?

— Как жена, которой муж уделяет слишком мало внимания, — фыркнув, мстительно отозвалась Мари. — Нет! Я не это имела в виду! Ник, ты ничего не делаешь, чтобы мы стали ближе друг другу! У тебя только секс на уме!..

«О, боги! Дайте мне немного терпения! Осталось совсем немного… может, я действительно не пускаю Мари в свой внутренний мир и неосознанно дистанцируюсь от неё?..»

На следующий день ближе к полудню Палевский улетел, прихватив с собой Аннабель. Несмотря на все уговоры Мари, она не захотела у неё погостить. Отец телепатически попросил её не настаивать, сказав, что её сестру в Петербурге ждёт Моррисон, и на каникулах они хотят побыть вдвоём.

«Да, ради бога! Аннабель совершенно незачем было тащиться ко мне ради галочки!» — мысленно ответила отцу обиженная Мари. При этом внешне она сияла улыбкой и никак не показывала сестре своего неудовольствия.

«Не сердись на неё, детка! Она же ещё маленькая», — примирительно проговорил Палевский.

«Что вы на пару с Ником заладили, что она маленькая? Между прочим, ваша невинная овечка уже успела выскочить замуж!» — запальчиво отозвалась Мари.

«Не злись, детка! Мы по-прежнему любим тебя!» — Михаил смерил её смеющимся взглядом и, взяв за руку, ласково похлопал, а вслух добавил, что в ближайшее время постарается успеть навестить её до родов. А уж к знаменательному событию, он клялся поспеть в любом случае, что бы ни случилось в мире. Обрадованная его обещанием, Мари просияла, как солнышко и, поцеловав родичей, предоставила их проводы мужу, который хотел ещё о чём-то переговорить с отцом. Ник пошёл провожать гостей до авиетки, а она отправилась гулять по парку, но вскоре солнечное пекло летнего дня погнало её в укрытие. Добравшись до стены замка, соседствующую с небольшим весело журчащим ручейком, Мари нашла благословенную тень и прохладу. Постелив толстый плед, захваченный с собой, она с блаженным стоном повалилась на травку. Ею владело ленивое беззаботное настроение, а тут на глаза ей попался толстый мохнатый шмель и, сорвав травинку, она попыталась привлечь его внимание. Бедняга довольно долго терпел её домогательства, но все же не выдержал и, сердито жужжа, улетел. Мари засмеялась и, прикрыв глаза от яркого солнца, посмотрела ему в след. Перевернувшись на спину, она незаметно для себя задремала. Разбудила её жара. Тень от замковой стены уползла, и ей пришлось встать, чтобы переместиться вслед за ней. Она перешла под развесистый куст и, снова опустившись на плед, немного неуклюже повернулась на бок. Всё же последние месяцы беременности давали о себе знать.