Лжец - [24]

На заправочной станции при автостоянке, расположенной пообок от автобана Штутгарт – Карлсруэ, зализывали раны Твидовая Куртка и Темно-Синяя Рубашка «Маркс и Спенсер».

– Поверить не могу, – говорил Темно-Синяя Рубашка. – Ни с того ни с сего, и, главное, – за что?

– Возможно, они вообразили себя современными грабителями с большой дороги, – предположил Твидовый.

– По мне, этот толстый в костюме «сафари» на Дика Терпина[45] нисколько не походил.

– Не походил, – согласился Твидовый. Он взглянул на Рубашку, тот отвернулся и пнул ногой пенек.

– И почему я обязательно должен был выбрать самую безлюдную заправку на всем этом поганом автобане?

– Тут я виноват, Адриан, мне следовало запарковаться ближе к главному зданию. Надеюсь, вы не пострадали?

– Ну, по крайней мере паспорт с бумажником остались при мне. Насколько я могу судить, они вообще ничего не взяли.

– Не совсем.

Твидовый горестно указал на заднее сиденье «вулзли»:

– Должен с прискорбием сообщить, что они унесли мой кейс.

– О. А что там было?

– Кое-какие бумаги.

– Тю. Ну, выходит, легко отделались. Полицию вызывать будем?

Глава третья

I

Трактор толкал перед собой картофелекопалку. Сбоку от нее шла конвейерная лента, переносившая картофелины на вращающуюся решетку. Работа Адриана и Люси состояла в том, чтобы «отсеивать», выбирать подгнившие, зеленые или помятые клубни из тех, что проплывали к Тони, который стоял в конце ленты, укладывая неотбракованную картошку в мешки. Каждые двадцать-тридцать минут они останавливали машину и добавляли очередную дюжину наполненных мешков к груде, подраставшей посреди поля.

Работа была препакостная. Гнилые картофелины не отличались с виду от здоровых, поэтому Люси с Адрианом приходилось брать и осматривать каждую из тех, что, подпрыгивая и приплясывая, плыли по ленте. Плохие лопались при малейшем нажатии, извергая струйки вонючей слизи. Во время дождя с колесиков конвейера летели, оседая на лицах и одежде, брызги грязи; в сухую же пору обоих окружало облако оседающей на волосы пыли. Бесконечный лязг, скрип и скрежет вполне, думал Адриан, могут сойти для саундтрека одного из адских видений Иеронимуса Босха – видения, в котором обреченные грешники стоят, стеная и зажимая руками уши, пока между ними шныряют черти, с ликованием тыча их вилами в укромные места.

Впрочем, обитатели ада могли хотя бы попытаться завести с соседями разговор, как бы ни трудно было им перекрикивать скрежет адских колес и рев печей. А Люси с Тони – брат и сестра – ни разу еще не сказали Адриану ни слова, если не считать «Сдобрым», когда он, озябший, появлялся здесь на рассвете, да «Нупока», когда на закате он, негнущийся, точно статуя, взгромождался на велосипед и уезжал домой, чтобы принять душ и завалиться спать.

Люси просто не отрывала глаз от картошки. Тони просто не отрывал глаз от засыпочной машины. Впрочем, временами Адриан замечал, как они поглядывают друг на друга, и неизменно вспоминал при этом шутливое определение котсуолдской девственницы: невзрачная девица не старше двенадцати лет, способная бегать быстрее родного брата.

Особой красотой Люси похвастаться не могла, а судя по взглядам, думал Адриан, которыми она обменивается с Тони, и спринтерскими качествами тоже.

Само то обстоятельство, что ему придется работать в пасхальные каникулы, стало для Адриана ударом, которого он никак уж не ожидал. Он давно привык к тому, что летом родители велят ему подыскать какую-нибудь работенку; привык обслуживать столики в ресторанчике «Сидр с Рози», сворачивать в рулоны байку на шерстобитной фабрике, жать на педаль станка, складывающего картонные ящики на заводе «Ай-си-ай»[46] в Дарсли, собирать смородину в Ули, кормить диких птиц в Слимбридже.

– Но на Пасху! – уткнувшись носом в мюсли, простонал он в первый день каникул. – Нет, мама, нет!

– Тебе уже пятнадцать, дорогой! Большинство мальчиков твоих лет только радуются любой легкой работе. Отец считает это хорошей идеей.

– Не сомневаюсь, да только работа у меня уже есть. Мое школьное сочинение. – Адриан подразумевал статью для подпольного журнала, которую он обещал написать для Хэрни.

– Папа не хочет, чтобы ты провел все это время, попусту слоняясь по дому.

– Как мило с его стороны. А сам он проводит весь проклятый год в своей паршивой лаборатории.

– Ну, это нечестно, Ади. Ты и сам знаешь.

– До сих пор мне в пасхальные каникулы работать не приходилось.

Мама налила себе четвертую чашку чая.

– Попробуй, дорогой, ради меня, хорошо? И посмотрим, что из этого выйдет.

– Это означает, что сочинение мне придется писать в пасхальный уик-энд, так? И что я должен буду копаться в клятой картошке в течение самого главного из священных праздников всего распроклятого христианского календаря?

– Конечно, нет, дорогой. Я уверена, работа у мистера Сатклиффа тебе понравится, он такой милый человек. И папа будет очень доволен.

Мать провела по щеке Адриана тыльной стороною ладони. Однако тот вовсе не собирался смиренно принимать происходящее. Он встал, подошел к раковине и начал ополаскивать свою чашку.

– Не надо, дорогой. Бетси все сделает.

– Знаешь, это попросту нечестно. У нас вон в следующем триместре матчи по крикету. Мне нужно тренироваться.