Лютый беспредел - [66]

Хотя самообладание возвратилось к Алику, он благоразумно решил не показывать это бандитам. Пусть видят в нем жалкое ничтожество, лишенное воли к сопротивлению. Чем беспомощнее он будет в их глазах, тем больше шансов освободиться у него появится.

Выбравшись из багажника, Алик заглянул в глаза одному из бандитов и спросил:

— Вы ведь меня не убьете? Я не спортсмен, не один из них.

— А то не видно! — процедил бандит. — Да не трясись ты, как холодец. Переставляй копыта!

Светало. В серых сумерках были видны длинные одноэтажные строения без окон. За оградой из жердей темнел вытоптанный до голой земли четырехугольник размером с волейбольную площадку. Воняло испражнениями, но не человеческого, а животного происхождения. При всем своем незнании деревенской жизни, Алик догадался, что находится на какой-то животноводческой ферме. Длинные здания, как он решил, были коровниками или конюшнями.

Имелись здесь и жилые дома, расположенные чуть дальше, на заснеженном пригорке. Машины не смогли подняться по обледенелой колее, поэтому приехавшие направились туда пешком.

Еще три года назад здесь действительно находилась ферма по разведению свиней и цеха для разделки туш и переработки мяса. Потом хозяин разбогател и стал наезжать в город, чтобы порезвиться с девочками в кабаках и клубах. Одна такая девочка рассказала подругам про щедрого клиента, швыряющегося деньгами. Слухи дошли до сутенера, который состоял в ОПГ Горбатого. Для богатого свиновода история закончилась тем, что его убили и отдали на съедение его собственным хрюшкам. Перед смертью, лишившись одного уха и мошонки, он отписал все свое имущество людям Горбатого. Родственники поначалу духарились, но, потеряв еще одного кормильца, угомонились, забрали заявление из полиции и отправились на поиски новой доли.

Что касается Горбатого, то ему никуда ехать было не надо. Он решил осесть на доставшейся ему ферме, поскольку здесь было идеальное место для командного пункта. Подобраться незамеченными по полям было невозможно, никаких тебе камер наблюдения и топтунов, рядом нет соседей, способных заложить, в свинарнике достаточно свиней, которые и сами в пищу годятся, и человеческими трупами не брезгуют, ежели возникает необходимость избавиться от кого-то так, чтобы потом ни одна собака не подкопалась. Одним словом, раздолье. Живи, разбойничай и радуйся!

Так Горбатый и делал.

Выше уже отмечалось, что на самом деле горба он не имел, а просто ходил в корсете, с негнущейся шеей и спиной по причине поврежденного позвоночника. Поначалу это его угнетало, потом стало нервировать, а в последнее время доводило до белого каления. Вспышки ярости были столь сильными и внезапными, что находиться в такие моменты рядом с Горбатым стало попросту опасным. Он делался непредсказуемым. Только что слушал вас или втолковывал что-то ровным тоном и вдруг подпрыгивал, переходил на визг и рычание, давал волю рукам и хватался за оружие. Раньше Горбатого больше уважали, чем боялись. Теперь наоборот.

Алик Осипов не имел ни малейшего представления о том, с кем ему предстоит встретиться. Ему была известна лишь кличка бандитского пахана и ее происхождение. Он ожидал увидеть перед собой грозного и властного уголовника с голым черепом, стальными зубами и мутным взглядом. Каково же было его удивление, когда встретил его довольно тщедушный человек лет тридцати с небольшим, узкоплечий и, как видно, низкорослый, что было заметно, хотя Горбатый сидел за столом, заставленным посудой и бутылками. Волосы он носил длинные, по плечи, что еще более смягчало черты его на удивление приятного лица. И только взгляд Алику не понравился. Глаза Горбатого умели смотреть так, что хотелось внутренне сжаться, как если бы кто-то рядом скрежетал железом по стеклу.

Бандиты, доставившие Алика, объяснили, кто он такой и зачем его взяли. Примерно половины слов пленник не понимал, лишь догадываясь об их значении по общему смыслу. Горбатый с двумя собутыльниками выпили, с интересом глядя на Алика. Против ожидания, они пили не мутный самогон, закусывая оный солеными огурцами и квашеной капустой, а угощались темным ромом из пузатой бутылки и ели куски мяса с вилок и ножей.

— Значит, ты наша курочка, — произнес Горбатый, улыбчиво рассматривая Алика.

Алик никогда в тюрьме не бывал, даже в КПЗ ни разу не содержался, но кое-что о тамошних нравах знал и решил, что «курочка» в устах уголовника еще хуже, чем «петушок». Его ягодицы непроизвольно сжались, тем не менее он нашел в себе мужество для достойного, как ему представлялось, ответа.

— Я не курочка! — решительно заявил он.

Горбатый рассмеялся, показывая зубы, которые, если немного отбелить в «Фотошопе», могли бы украсить рекламную листовку любого дантиста.

— Как же не курочка, когда золотые яйца несешь, — подмигнул он. — Есть хочешь? Падай на свободный стул. Угощайся, не стесняйся. Мы курочек с яичками не обижаем.

Все присутствующие, за исключением Алика, расхохотались. Парни, которые привели его в дом, тоже были усажены за стол и, чавкая мясом, в подробностях рассказали о разгроме «бульдогов» и смерти их главаря. Слушая свою братию, Горбатый как бы кивал, но делал это не головой, а всем корпусом. Чтобы корсет не был заметен, он носил что-то вроде кожаного френча, застегивающегося по горло, и белый тонкий свитер с высоким воротником. Его руки походили на птичьи лапы. Хоть выпивал он чаще других, но совсем не казался опьяневшим.