Лютый беспредел - [27]

Александр подумал и сказал:

— Лучше мухой ползать, чем никак.

— Все так плохо? — спросил Геннадий Ильич.

Было сильное искушение поплакаться, рассказать, как невыносимо бывает просто сохранять спокойное выражение лица, ничем не выдавая своих терзаний. Но Александр не привык выглядеть жалким и несчастным. Он никому не хотел признаваться в своей растерянности, в своем ужасе перед надвигающимся концом. Даже самому себе.

— Терпимо, — сказал он. — Когда «колеса» есть.

Геннадий Ильич сел и положил на стол сжатые кулаки.

— Может, тебе какая-нибудь диета требуется? Ты скажи. Я готовить не очень люблю, но умею.

— Диеты были нужны в тюряге и на зоне, — сказал Александр. — Теперь ни к чему.

— Что же ты, Сашка… — Геннадий Ильич выругался. — Не поберегся вовремя, а? Зачем продолжал? Почему не остановился?

— Легко сказать, брат. Ты бы те же самые вопросы задал человеку, который в трясине тонет. Выбраться — уже не выберешься. Остается только ворочаться, сколько хватает сил.

— Черт! Ну и дела. Не верится.

— Мне тоже не верится.

Братья помолчали.

— Чаю? — спросил Геннадий Ильич.

— Можно. Который час?

— Около четырех.

— Давай чаю. Как раз морфий успеет подействовать.

— Тебе горячее не вредно? — поинтересовался Геннадий Ильич, когда электрочайник вскипел и щелкнул.

— Спроси лучше, что мне полезно, — невесело усмехнулся Александр. — И не надо меня жалеть. Я сам это с собой сделал и сам расплачиваюсь. Что заслужил, то получил. Закон жизни.

— Я слышал, в ваших кругах другие законы действуют.

— Например?

— Ну, хотя бы тот, который гласит «не верь, не бойся, не проси».

— Красиво сказано, брат, — сказал Александр. — Только из этих трех правил одно первое действует, вот какая штука.

— Правда? — удивился Геннадий Ильич.

— Правда. Никто никому не верит и все друг друга боятся, потому что на каждом шагу жди подлянок. И от чужих, и от своих. Что касается того, что просить западло, то это только слабых касается. У них отнимают, и все дела. А перед теми, кто сильнее, пресмыкаются. На брюхе ползают.

— Еще один миф развенчан. Я считал, что уголовники из другого теста слеплены.

— Все мы из одного теста, — сказал Александр. — Выпечка только разная. Одни жесткие, другие мяконькие. Кто каким получился.

— А ты какой?

— Был жесткий. Теперь одно крошево от прежнего осталось.

Геннадий Ильич взглянул на младшего брата с новым интересом:

— Я заметил, что речь у тебя нормальная. Почти чистая. Без фени.

Александр сделал несколько глотков чая и сказал:

— Всему свое время и место. Я от многих привычек теперь отказался. Знаешь ведь этот обычай — перед смертью мыться и в чистое одеваться. Так и я. Неохота на тот свет грязным являться.

Геннадий Ильич нахмурился:

— Веришь в тот свет?

Александр посмотрел на него и отвел взгляд.

— Нет, — признался он. — Но наверняка никто не знает.

— Не знает, — согласился Геннадий Ильич. — Я эти дни все ждал, что Сережа какой-нибудь знак подаст. Ну, сдвинет что-нибудь… Или подбросит… Или на ухо шепнет… Ничего.

— Сорок дней не прошло, — напомнил Александр.

Они допили чай и одновременно отставили чашки.

— Хреново мне, — произнес Геннадий Ильич. — Если бы не мысли о мести, загнулся бы. Не выдержал бы.

Александр хотел сказать, что ему тоже не сладко приходится, но сдержался. У брата горе, а он со своим брюхом…

— Понимаю, — сказал он.

— Завтра к напарнику своему пойду, — поделился планами Геннадий Ильич. — В отделение.

— Зачем?

— Мы к общей базе данных подключены. Нужно только хитрый код ввести, и пользуйся. Мне код однажды подсказали, я запомнил.

— Хочешь данные на спортсменов найти? — догадался Александр.

— И на спортсменов, и на кавказцев… — Чуть помедлив, Геннадий Ильич добавил: — И на твоих. На все три основные группировки, которые в городе заправляют.

— Дерзай. Только флешку не забудь.

— Флешку?

— Устройство для скачивания информации, — пояснил Александр. — Или кабель, чтобы мобильник к компьютеру подключить.

— Кабеля нет, — сказал Геннадий Ильич.

— Тогда перед тем, как в мусарню идти, не забудь флешку приобрести. Пары гигабайтов хватит.

— Мусарня, хм. А говоришь, от жаргона отказался.

— Это словечко на подсознательном уровне усвоено, — усмехнулся Александр. — Само выскакивает.

Утром Геннадий Ильич осуществил задуманное. В привычном кабинете с кушеткой восседал капитан Носик, синеглазый и плешивый. На экране компьютера расстилался степной ландшафт, по которому ехали танки.

— Погоди, — процедил Носик сквозь зубы. — Фашисты, суки, щемят. Ну ничего, я им ща Курскую дугу устрою!

— Я по делу, Витя, — сказал Геннадий Ильич.

— Какие дела могут быть на пенсии… Уй! Он меня зажигательным! Запас жизни на нуле.

— Что ты, как ребенок, честное слово!

— Это не детские забавы, — обиделся Носик. На экране запылал его танк, и он с сожалением вышел из игры. — Тут, чтобы ты знал, все максимально приближено к настоящим боевым условиям.

— Ты что, воевать собрался?

— А то! Не видишь, что в мире делается?

— Если хочешь, чтобы как по-настоящему, — сказал Геннадий Ильич, — то подожги на себе что-нибудь. Вот хоть даже рукав. Тогда приблизишься к боевым условиям. А то сидишь в уюте, мультики смотришь.

Это был наихудший способ наладить отношения, чтобы обратиться к бывшему сотруднику с просьбой. Глаза Носика подернулись пленкой, как у сонного петуха.