Люськин ломаный английский - [53]

Он снова вернулся к своему отчету.

— Потенциальное преступление против природы, — пробормотал он, — доказательство в виде хлеба.

С каждым его словом сердца присутствующих сжимались все сильнее, пока Ирина наконец не выдержала:

— Посмотрите мне в глаза. У нас ничегошеньки нет. Это я вам говорю, так что потом не обвиняйте меня, что зря потратили время.

— Неправда! — сказала Любовь. — У них есть трактор!

— Ничего подобного, — ответила Ирина. — Вы где-нибудь поблизости его видите?

— Ха, — сказал инспектор. — Теперь вы пытаетесь подкупить должностное лицо, представителя власти, на месте преступления. — Он яростно заскрипел ручкой. — Взятка… Представитель власти… Трактор…

— Инспектор, — устало сказала Ирина. — Я вам прямо говорю, можно сказать, по-дружески, что вам нет смысла копаться в этом деле. Давайте договоримся: нам торговаться нечем.

Абакумов ничего не ответил, просматривая записи в блокноте.

Затем, по-прежнему глядя вниз, тихо сказал:

— Поскольку вы так честно со мной говорите, мне придется отвечать взаимностью, хотя, возможно, я себе этим наврежу. Я могу сказать, что есть люди, которые могут помочь в раскрытии такого варварского преступления, как это. Я в основном говорю это потому, что, глядя в свои записи, я ужасно вам сочувствую. Многие из подобных дел никогда не доходят до суда. Многие даже не получают официального засвидетельствования, потому что в таких невероятных случаях бывает проще застрелить подозреваемых и таким образом очиститься перед Богом.

Все присутствующие уткнули глаза в пол и подождали в знак уважения перед сказанным.

— Да, — задумчиво продолжил Абакумов, — к моему величайшему несчастью, я решил попытаться помочь вам, поскольку я вижу, что в противном случае вы действительно умрете. — Его глаза задумчиво уставились в угол на потолке. — Конечно, чуть позже придется кое-что предпринимать…

— А как насчет меня? — спросила Любовь, не поднимая глаз.

— Ну, — сказал инспектор, протягивая руку за своей шапкой, — после того как я составлю рапорт, вам, возможно, придется хуже всего, потому что именно вы принесли ружье на место преступления.

— Но это неправда, инспектор.

— Конечно, правда, потому что вы являетесь попечителем мальчика, у которого в руках находится ружье, из которого недавно был произведен выстрел.

— И что дальше?

Инспектор ущипнул себя за нос, нахмурившись под гнетом новых обстоятельств.

— Я вижу, что за баром на вашем складе есть комната. Меблированная комната. Думаю, единственным правильным решением будет сделать эту комнату главным штабом расследования. — Он повернулся, взглянув на Ирину, затем на Любовь, затем на дверь, за которой рыдала и стонала Ольга. — Учитывая непонятность и запутанность данной ситуации, к сожалению, я не могу сейчас сказать вам, что это будет простым делом.

Он встал со стула и пошел к входной двери. Шагнув на снег, он повернулся и осветил дверь, оглядывая собравшихся женщин. Они смотрели на него пустыми глазами, словно привидения.

— Никак не могу этого сказать, — повторил он.

Людмила втайне надеялась не успеть на хлебный поезд. Сама мысль отдать все деньги постороннему человеку казалась ей дикой. Но единственной альтернативой было ехать на поезде самой, туда, где шла война, где ее ждали жуткие сцены прошлой жизни, междоусобная война с Пилозановым, если он выжил и если она сама доберется туда живой.

Вторая причина, по которой она колебалась, стоя на вокзале, — это желание немного продлить волшебные минуты свободы, сладкого состояния выбора, словно над краем пропасти. Потому что деньги, свернутые в ее трусиках, не давали ей покоя не хуже обезумевшего изощренного любовника. И, будучи на определенной, четкой стадии женского расцвета, она понимала, что решения, принятые под воздействием этих изощренных пыток, были первыми шагами к потрясающему состоянию, зовущемуся свободой. Состоянию, находясь в котором, ничего от жизни и просить не придется.

Эти мысли и чувства стали любимой игрушкой Людмилы. Она знала это и знала, что поддаваться им нельзя. Она поправила пальто и пошла по вокзалу. Внутри было холоднее, чем на улице: ветер изо всех сил продувал открытые бетонные платформы, неся ледяную пыль и мусор. Она увидела облезлый указатель Кропоткинской линии. Покрытый сажей поезд тихо стоял на платформе.

— Это поезд на Кропоткин? — спросила она проходящего мимо носильщика.

— Нет, это последний поезд из Кропоткина, только что пришел.

— Нет, я хочу сказать: это следующий поезд на Кропоткин?

— Нет, говорю тебе, ты опоздала. Этот поезд идет с опозданием по крайней мере на сутки, а может, и больше.

Людмила нахмурилась и перенесла вес с одной ноги на другую.

— Послушай, — мужчина остановил тележку и облокотился на нее, приготовившись для долгого разговора, — ты чо, не поняла? Если тебе нужен поезд на Кропоткин в шестнадцать двадцать семь, то его нет.

— А какой есть?

— Десять пятнадцать.

— И куда идет?

— В Кропоткин. Ты чо, табличку не читала?

— А сейчас сколько?

Мужчина задрал рукав, чтобы посмотреть на часы.

— Тринадцать сорок девять.

— Спасибо, — сказала Людмила, закатив глаза, и пошла по платформе.

— Без билета нельзя! — крикнул мужчина. — Тебя поймают и заставят платить штраф.