Люськин ломаный английский - [55]

— Война еще до перевала не дошла, — ответила Людмила. — Гнезваров как раз перед ним остановили.

— Ха! Хотелось бы мне, чтобы это было правдой!

— Да, — встрял в разговор третий, — мы можем сказать, хотя мы и не с кропоткинского поезда, что хлебный поезд скоро совсем туда ходить перестанет. Поэтому не знаю, зачем тебе туда посылать свое разрешение, если ты даже «тушку» там посадить не можешь или буханку хлеба найти.

— Ха! — сказала Людмила. — Они не могут остановить хлебный поезд, это каждый дурак подтвердит. Пока там живут люди, хлеб обязаны возить, — сказала она, резко выпятив на них подбородок.

Блондин наклонился поближе к Людмиле.

— Послушай, я близок к источникам, контролирующим Кропоткинскую линию, и я могу подтвердить, что этот товарищ сказал правду. В Иблильск хлеб больше не пойдет. Это вопрос экономики.

— Но там ведь еще живут люди…

— Нет, — сказал мужчина, подняв палец. — Дело в том, что там недостаточно людей. Поняла? Теперь линия частная, и владельцы — иностранцы. Они не станут посылать туда поезд и людей, чтобы расчищать пути, ради дюжины буханок хлеба.

— Мы сами чистим пути! И толкаем вагон руками последние несколько километров, вам там вообще ничего делать не приходится!

— Ну, во-первых, не смотри на меня так, потому что это не я перекрываю этот поезд и все остальные поезда тоже. Если б это от меня зависело, я бы туда лично каждое утро белужью икру возил и кормил тебя с ложечки.

Все в кафе захмыкали, Людмила повернулась и увидела, что народ подтянулся ближе и внимательно слушает.

— Во-вторых, — продолжил блондин, подморгнув товарищам, — ты в огромной «тушке» можешь хлеба обожраться, так что нечего у нас последнее отсасывать!

Комната содрогнулась от хохота.

Людмила нахмурилась и посмотрела вниз. Она едва отбрасывала тень в свете лампы в кафе и поэтому чувствовала себя такой одинокой. Дни и ночи, проведенные без Миши, не заставили погаснуть в ее душе радостную надежду на встречу. И все же она изгнала его образ из мыслей и натянула маску спокойствия.

— Послушайте меня: где находится этот сторож с кропоткинского поезда?

— На пути в Кропоткин, — пожал плечами мужчина, оглядываясь, чтобы насладиться очередной волной смешков от товарищей.

— Но поезд стоит на платформе.

— Тогда не знаю. Я говорю, что в Иблильске идет война, то есть за перевозку с тебя двадцать пять процентов от стоимости посылки.

— Что! Сдохнуть можно!

— Подумай о его положении, — сказал бородач, наклоняясь к Людмиле. — Помимо своих обычных ставок он должен думать о безопасности в военное время. А железнодорожные ветки типа твоей, в самой глуши, это ж дикость, там люди толкают вагон без надзора сотрудника железной дороги — представь себе! Он должен откупаться от всех по дороге, чтобы добраться до склада. Прикинь, да!

— Да я месяц могу прожить на сумму доставки!

— Значит, ты шлешь не меньше тысячи рублей! — сказал блондин.

— Я шлю разрешение на полет!

— За разрешение он с тебя две тысячи возьмет.

Пока Людмила сидела, переводя взгляд с одного мужчины на другого, открылась дверь и в комнату вошел еще один чумазый, сильно похожий на гиену мужик.

Блондин встал со стула.

— Сергей Леонов, мы о тебе говорим.

— Хорош трындеть, придурок! — прохрипел мужчина и прошел мимо их столика, не глядя.

— У нас клиент, — кивнул блондин в сторону Людмилы. — Тоже ибли, как и ты.

* * *

— Ха! Ну, Александра убил не я, и вы чертовски сильно поплатитесь, если свалите это на меня! — топал ногами Максим.

— Будь добр, уши прочисть, — ответила Ирина. — Я сказала: трактор обратно верни.

— Мы что, в разных измерениях живем? Разве вам что-то подозрительно напоминающее мой голос не сообщило, что трактор я загнал? Что я участвую в охуенно прибыльной сделке, которая и следа от ваших нынешних сложностей не оставит, если вы просто позволите делу идти как идет?

— Ради Христа, верни трактор!

— Или хотя бы деньги, десять тысяч рублей! — крикнула Ольга со стороны дальнего окна. — Потому что именно за столько его можно впарить любому идиоту, ведь я не рассчитываю, что кто-нибудь способен заплатить за него положенные двадцать пять тысяч.

— Трактор не стоит двадцати пяти тысяч, — хмыкнул Макс. — Он три войны пережил.

— Этот трактор достойно поддерживал нас много лет, Максим Идиотович! Ты в жизни столько не сделал, сколько этот трактор за день выдавал!

— Ха, ни хуя себе логика! Это не означает, что он стоит больше. Это означает, что у него сил осталось меньше, чем у ржавого гвоздя.

Ирина топнула ногой:

— Послушай: если мы не стряхнем этого клеща Абакумова с хребта, он нас высосет подчистую!

— Ха! — плюнул Макс. — Абакумов даже с кретинами Каганович тягаться не сможет.

— Ха! Конечно! Но за ним государство, Максим, нам не победить! Просто верни этот долбаный трактор, умоляю тебя как мать.

Макс прошествовал мимо стола, печи, скамейки, сшибая все на своем пути, не пропуская ни одного предмета, и с грохотом вывалился из лачуги. Он пронесся по двору как торнадо, производя как можно больше шума и разрушений. Выйдя на дорогу, он злобно засунул руки в карманы и пошел, выплевывая клубы пара, словно разъяренный паровоз в ночи.

Максим тщательно обошел склад стороной. Для этого ему пришлось пробираться через двор вдовы жестянщика и по задворкам деревни. Он бормотал что-то про себя, буксуя на подходах к дому Пилозанова. Конечно же, именно Лозаныч виноват в том, что на них свалился этот кровосос Абакумов. Потому что, если бы Лозаныч обставил сделку, как договаривались, и приготовил телефоны и ружье, семья бы смогла своевременно отреагировать на создавшуюся ситуацию. И вообще, решил Макс, никакой ситуации не получилось бы, если бы Ольге не пришлось подписывать ваучер. Любовь оказалась бы одна в этом деле с инспектором, потому что у нее не было бы причин тащить этого говнюка с собой в их дом.