Люмен - [26]

Я осторожно выбираюсь из постели, изо всех сил стараясь не разбудить брата. Медленно крадусь через весь дом, переходя из комнаты в комнату, и мне кажется, что зовет меня, тянет меня к себе, все ближе и ближе.

Я миную комнату посетителей, с гробами, таящими в себе мертвые тела. Прохожу молельню, иду мимо пианино и алтаря. Я проскальзываю в салон, и в кресле возле окна я нахожу дневник Финна: он лежит на диванной подушечке.

Дневник Финна Прайса – высечена надпись на кожаной обложке. Это был подарок от наших родителей. У брата никогда не хватает времени, чтобы писать туда слишком часто, но дневник принадлежит именно ему, и прямо сейчас он притягивает меня к себе, просит, чтобы я его открыла.

Он пустой, его страницы абсолютно чисты, но что-то, что-то, что-то необъяснимое заставляет меня пробежать по линованным листам кончиками пальцев. Бумага словно изрезана, будто кто-то с силой вдавливал ручку, когда что-то писал.

Я включаю лампу и поворачиваю лист на свет: он весь испещрен буквами, словами, фразами. Эти слова высечены на бумаге, словно кто-то очень сильно нажимал на ручку, когда делал эти записи.

Nocte liber sum.

Nocte liber sum.

В ночи я свободен.

Я настолько ошеломлена, что дневник выпадает у меня из рук: эти слова, слова, слова – это те же самые слова. Я сажусь в кресло и прижимаю колени к груди, утопая в лунном свете. Я слишком сильно поражена.

Что со мной происходит?

Что из всего этого реально?

Я больше ничего не понимаю.

Я ничего не знаю.

Я не знаю.

Я засыпаю, превратившись в комочек, и мне снова снится сон.

Мне снится Дэр, мне снится Уитли. Мне снится, что Дэр наконец-то избавился от гнета моего дядюшки. Мне снится, что теперь он свободен. Он свободен.

Он свободен.

Глава 11

В этот раз полет оказывается до смешного долгим, и мои по-подростковому угловатые ноги немеют, когда самолет наконец начинает снижаться. Неуклюжей походкой я пробираюсь вместе со всеми сквозь многолюдные залы аэропорта Хитроу.

Почти мгновенно я нахожу глазами Джонса, ожидающего нас. Мы запрыгиваем в машину и трогаемся в направлении Уитли. На протяжении всей поездки, пока за окнами проносятся зеленеющие просторы английских ландшафтов, есть только один человек, который занимает все мои мысли.

Его имя – Дэр.

Я ощутимо беспокоюсь, и мой брат замечает это. Он протягивает свою белокожую руку, чтобы заставить меня перестать трясти ногой.

– Что с тобой, Калла? – спрашивает он, удивленно подняв вверх тонкую бровь.

В его взгляде читается беспокойство. Я замечаю это раньше, чем он успевает скрыть это за маской беззаботности.

Как всегда, это я тот человек, который вызывает у всех окружающих беспокойство.

Сейчас он боится, что я на взводе, потому что охвачена паникой. Он считает, что я витаю где-то в облаках, не в силах вернуться на землю. За весь этот год со мной случился только один подобный эпизод, и это было месяц назад, когда умер мистер Эллиот. Теперь мне уже лучше, поэтому никаких поводов для беспокойства нет. Порой меня не на шутку раздражает их тревога. Мне становится очень обидно, когда я замечаю ее в их взглядах. Мне противно от того, что их волнение часто оказывается небезосновательным.

Однако я встряхиваю головой, стараясь отбросить раздражение прочь. Ведь это не их вина, что я сумасшедшая.

– Все нормально. Я просто устала.

Он качает головой: мой ответ его не удовлетворил. Впрочем, Финн никогда не относится с должным доверием к моим словам. Он постоянно настороже, когда я что-то говорю.

Он тянется ко мне и сжимает мою руку в своей, не отпуская ее весь остаток пути.

Я буквально слышу его мысли в безмолвном салоне нашего автомобиля: «Если я буду держать ее за руку всю дорогу, то она не сможет оторваться от земли и улететь».

Мне хочется рассмеяться от этого.

Но, конечно же, я этого не делаю. Потому что каждый раз, когда я беспричинно смеюсь, это тоже вызывает у них бурю беспокойства.

Сабина уже ждет нас, когда мы выходим из машины: с прошлого года она ни капли не изменилась. Она все такая же маленькая, жилистая, а ее голова, как и прежде, покрыта платком. В ее старых глазах все так же запечатлены тысячи жизней.

Она сжимает меня в объятиях, и я вдыхаю ее запах: корица смешивается с полынью и травами, названий которых я даже не знаю и которые она постоянно собирает в саду.

– Ты так выросла, девочка, – говорит она, смерив меня своим пронзительным взглядом.

И это действительно так.

– А вы нет, – с серьезным видом отвечаю я, чем вызываю у нее приступ хохота.

– Пойдем. Я уже приготовила чай для тебя.

Мне совсем не хочется пить ее «чай». Там намешаны разные травы, и она еще заставляет маму брать его с собой, чтобы я могла пить его в течение всего года. Это какие-то цыганские снадобья, от которых мне постоянно хочется спать.

– Пока не хочу, – пытаюсь протестовать я, пока она тащит меня за собой на большую кухню.

Сабина не утруждает себя ответом, просто подталкивает меня к стулу рядом с кухонным столом и продолжает суетиться вокруг кипящего чайничка.

Пока мы ждем, она садится напротив меня.

Ее сморщенные от старости пальцы барабанят по столу какой-то ритм.

Мне совсем не хочется быть здесь.