Люмен - [20]

Наконец Дэр вздыхает и поворачивается ко мне лицом, его взгляд встречается с моим.

– Слушай, Калла, – говорит он устало, – ты всего лишь ребенок, и тебе этого не понять. Я не такой же, как ты. Если мы будем общаться, мне придется заплатить за это. Больше нет никакого смысла делать только то, что я хочу. Проще делать все как говорят. Мои желания больше не имеют никакого значения. Все стало бессмысленным.

Выражение полного смирения на лице Дэра пугает меня не на шутку, потому что это не он: он никогда таким не был. Он всегда был бунтарем, всю свою жизнь. Своим поведением он всегда давал мне надежду, заставлял меня поверить в то, что мои желания важны, что мое мнение важно, что все возможно.

А сейчас?

Он выглядит таким печальным, таким одиноким, потерявшим надежду.

– Не говори так, – прошу я его, – конечно же, твои желания очень важны. Ты можешь делать все, что только захочешь. И ты не обязан никого слушать.

– Разве? – Его голос становится мягче. – Разве кто-то просил меня быть прислужником, как Финна? Нет. Потому что я здесь никто, потому что моя фамилия – Дюбрэй, а не Саваж. Все, что важно, – это мое предназначение, и это предназначение вовсе не приятно мне. Я тяжелый случай, Калла, и они все это знают.

В этом он прав.

Я слышала, как они шептались. Не далее чем прошлой ночью. Я слышала, как переговаривались между собой бабушка Элеанора и мама.

– Может, нам позвать другого преподавателя?

– Я не вижу смысла в этом.

– Ричард прав. Это все напрасно.

Мне хотелось выпрыгнуть из своей постели и поспорить с ними, потому что они были несправедливы.

Да, Дэру наплевать на правила. Но почему он обязан вести себя как-то иначе? Ричард очень жесток с ним, хотя на то нет никаких веских причин. Его правила чересчур строгие и невыполнимые, любой другой ребенок взбунтовался бы. Это не делает его пропащим.

Невозможно описать словами, насколько это нечестно.

А теперь еще не хватало, чтобы Дэр потерял веру в мир.

Это уже слишком.

– Вставай! – командую я, подходя ближе к нему и хватая его за руку.

Я тяну его до тех пор, пока он не поднимается на ноги, а затем я тащу его к двери.

– Поехали в город?

Это противоречит всем существующим правилам, и мы оба это отлично знаем. Если нас поймают, то мы попадем в большую беду, оба. Дэру не положено выходить из дома, мне же запрещено покидать территорию поместья.

Дэр начинает на автомате отрицательно мотать головой, но я еще крепче вцепляюсь в его руку.

– Ты что, боишься их?

Он молчит, и меня пронзает луч счастья, когда я замечаю знакомые искорки в его глазах.

Вот оно!

Этот его взгляд: «Дерзни, брось мне вызов».

Мое сердце начинает бешено колотиться, потому что передо мной настоящий Дэр, и он вернулся, пусть даже всего на минуточку. Он ничего не боится: он просто не знает, что такое страх.

– Хорошо, – соглашается он, – но только поедем не на великах, а на скутерах. Не хочу, чтобы ты перенапрягалась.

Меня это раздражает, потому что все постоянно повторяют мне нечто подобное… будто я инвалид, а не помешанная. Но когда Дэр говорит это, я предпочитаю не спорить.

– Хорошо, – только и отвечаю я.

Мы проскальзываем сквозь черный ход и спускаемся по тропинке к гаражам, где ждут нас скутеры.

Когда мы едем в город, а ветер ударяет нам прямо в лицо, я решаюсь спросить:

– Почему ты разговариваешь не так, как они? Только иногда произносишь что-то с английским акцентом. Это странно.

Дэр насмешливо смотрит на меня.

– Мой отец был французом. Не хочу разговаривать, как Ричард.

– Но ведь теперь ты англичанин, – привожу я свои аргументы, – и иногда это слышно по твоему произношению.

– Это самое грубое, что ты мне когда-либо говорила.

Я вообще не могу вспомнить, когда я говорила ему хоть что-то грубое, но решаю не спорить с ним на этот раз. Вместо этого я сосредотачиваюсь на дороге, стараясь не наехать на выбоину, для чего приходится резко тормозить и разворачиваться. Мы словно ниндзя, ускользающие и возвращающиеся в родные земли так, что наша семья даже не знает об этом.

Иначе нам придется расплатиться за час свободы. В особенности Дэру.

– Почему дядя Ричард так жесток с тобой? – спрашиваю у него я, когда мы паркуем наши скутеры возле тротуара в ближайшей деревушке.

Он пожимает плечами.

– Думаю, у него для этого много причин, – отвечает он, показывая на ларек с мороженым. – Хочешь?

Всегда. И ему это прекрасно известно.

Он покупает мне стаканчик шоколадного, себе же берет ванильное, и мы садимся вместе в тени аллеи, поедая наше лакомство. Мое уже начинает таять, и я наблюдаю за тем, как снаружи стаканчика появляются маленькие капельки.

– Твой дядя не любит меня, потому что я заставляю его раздумывать о вещах, о которых он предпочел бы забыть, – наконец признается Дэр.

– О каких вещах?

Дэр встряхивает головой.

– Это взрослые дела, Калла. Тебе не стоит об этом беспокоиться.

Но у меня не получается. Я беспокоюсь об этом. Я не могу перестать переживать за него. Я так устала от того, что от меня все скрывается за семью печатями, устала, что со мной постоянно все ведут себя как с маленькой.

– Кто кричит по ночам? – спрашиваю я настойчиво, и Дэр отворачивается, что дает мне понять, что он знает ответ.