Люмен - [19]

Я закрываю глаза, потому что это совсем не та реальность, в которой я хотела бы находиться.

Тьма накатывает на меня волнами, движется в разные стороны, и я понимаю, что я больше не в больнице, я никогда там не была. Я в коробке, в гробу. Я одна, и кусок шелковой ткани повязан вокруг моего пояса, а в руках у меня каллы. Белые. Они пахнут так, словно давно завяли. Впрочем, так и есть. Умирающие цветы пахнут слаще всего.

Я выпускаю их из рук и пытаюсь надавить на крышку, обитую плиссированным шелком, толкаю ее изо всех сил. Но она не поддается. Я ударяю по ней снова, и снова, и снова, но ничто не помогает. Я в заточении. Я застряла здесь навеки, я застряла, застряла.

Я похоронена заживо, мне одиноко, я замерзаю, я мертва.

Картинки вспыхивают вокруг меня, перед моими глазами, в моей голове, в самых глубинах подсознания.

Звук тормозов посреди отчаянно бегущих с небес капель дождя, крик, скрежет металла.

Вода.

Ухожу все глубже.

Я.

Финн.

Дэр.

Все.

Неужели мы все мертвы?

В ужасе я распахиваю глаза: я снова в больнице.

Белые стены, мои руки в тепле, и я все еще одна.

Должно быть, я…

Сумасшедшая.

Сумасшедшая.

Сумасшедшая.

Глава 7

Дэр внимательно наблюдает за мной с другого конца библиотеки, и мне приходится сделать усилие над собой, чтобы перестать подергивать ногой.

Уголки его губ чуть-чуть приподнимаются. Ему уже тринадцать, а мне десять, и он уверен, что гораздо старше меня.

– Калла, ты вообще меня слушаешь?

Мама переводит фокус моего внимания с Дэра на себя, и я изо всех сил пытаюсь сконцентрироваться на ее словах. О чем она говорила? Она вздыхает, потому что прекрасно понимает, что я понятия не имею. Но чего она не знает, так это того, что я все еще чувствую взгляд Дэра на себе, я чувствую его своей кожей, и он согревает меня, он бережет меня от…

– Калла, ты должна больше прислушиваться к Сабине. Она здесь ради твоего же блага. Она знает, что будет лучше для тебя. Она рассказала мне, что ты прячешь свои таблетки, что ты не хочешь их принимать.

Я пытаюсь заглушить малейшее воспоминание о том, как эти таблетки тяжело проникают в глубь горла, их восковую оболочку, которая постоянно приклеивается к моему языку, мешая быстро их проглотить.

– Они отвратительные, – говорю я в свое оправдание.

Жалость немного смягчает мамино лицо, но она продолжает стоять на своем.

– Калла, знаешь ли ты, что если бы ты родилась пусть даже сто лет назад, ты была бы обычной городской сумасшедшей? Ты просто бегала бы по улицам, выплескивая свое безумие направо и налево, и никто на свете был бы не в силах тебе помочь. Но так как теперь у нас есть современная медицина, у тебя есть возможность прожить достойную и полноценную жизнь. Постарайся не загубить ее, моя дорогая.

Тон ее голоса очень кроток, что смягчает все острые углы ее речи, в которой я отчетливо слышу пагубное влияние бабушки Элеаноры. Мама наклоняется, чтобы обнять меня, и я чувствую запах ее духов и кашемира. Мне хочется намертво вцепиться в нее, остаться навечно в ее худых руках, но я понимаю, что это невозможно. У нее много дел. Она всегда занята, когда мы приезжаем в Уитли.

Она отстраняется и расправляет плечи, переводя взгляд на моего брата.

– Финн, я хочу, чтобы сегодня ты поехал со мной в город. Отец Томас хочет попросить тебя быть прислужником в его соборе.

Я с интересом наблюдаю за реакцией Финна, потому что, если честно, мы оба ненавидим мессы.

Абсолютно и безоговорочно.

Ненавидим.

Они всегда такие мрачные, тяжелые, одинаковые от раза к разу и очень скучные.

Я знаю, что Финн хотел бы быть прислужником так же сильно, как я горю желанием принимать ежедневно свои таблетки, но он послушно уходит вместе с мамой, а мы с Дэром остаемся одни. Он демонстративно старается не пересекаться со мной взглядом, от чего мне становится физически холодно.

– Что собираешься делать сегодня? – спрашиваю я у него, дрожа всем телом, в то время как мои пальцы перебирают вышитый восточный орнамент на коврике передо мной.

Дэр смотрит в сторону.

– Ничего.

Он удобно раскинулся на сиденье рядом с окном, прижавшись головой к стеклу. Пустым взглядом он уставился на владения снаружи, которые ему запрещено посещать.

Я отказываюсь принимать этот ответ. Мне скучно, как и Дэру. И если мы не выберемся из этого скучного дома сейчас же, я умру.

– Хочешь, пойдем в сад? – спрашиваю я с надеждой. – Сабина подселила новых карпов в один из прудов. Мы могли бы их покормить.

– Ты знаешь, что мне не положено выходить, – говорит мне грубо Дэр, даже не поднимая на меня глаз.

– С каких это пор тебя это заботит? – смущенно спрашиваю я и замечаю, что обе его руки сжаты в кулаки.

Что происходит? Мы приехали сюда на лето около двух недель назад, но Дэр стал совершенно другим человеком, замкнутым, тихим. И мне это не нравится.

– С сегодняшнего дня, – бросает он, и мне становится больно слышать его интонации.

Он стал таким резким, таким… грубым.

– Что с тобой? – шепчу я, и мне страшно услышать ответ на свой вопрос, потому что выглядит он сейчас так, будто зол именно на меня, будто я больше не нравлюсь ему.

Его кулаки дрожат, прижатые к его коленям, а лицо стало белым, как полотно. Моего взгляда он все так же упорно избегает.