Люмен - [5]

Quaerens. — Я не могу себе этого представить, потому что это превышает мои способности; но я могу допустить возможность подобного явления. — Итак, ты видел землю и на ней города и деревни нашего бренного мира?

Lumen. — Не прерывай меня. Как я уже говорил, я попал в кольцо такого огромного диаметра, что в него могли бы вместиться не менее двухсот таких планет, как земля. Я очутился на горе, увенчанной как бы приросшими к поверхности дворцами. По крайней мере, мне эти фантастические замки казались лишь сплетениями ветвей и гигантских цветов. Это был довольно населенный город. На вершине горы, куда я опустился, я заметил группу стариков в количестве двадцати пяти или тридцати, рассматривавших с чрезвычайно напряженным и сосредоточенным вниманием красивую звезду из восточного созвездия Жертвенника, на краю Млечного пути. Они не заметили моего прибытия в их среду: все их воспринимающие способности были сосредоточены на исследовании этой звезды или одной из планет ее системы.

Что до меня, то я заметил, что получил точно такое же тело, как и они, попав в эту среду. Представь себе мое удивление, когда я услыхал, что собравшиеся говорили ни о чем ином, как о земле, да — о земле; они говорили на том всеобщем языке, который одинаково доступен всякому живому существу, — от серафима до лесного куста. Разговор у них был даже не о земле вообще, а специально о Франции. «К чему эти вечные избиения, — говорили они, — разве первенство принадлежит грубой силе? Гражданская война отнимает у народа его последних защитников и обагряет ручьями крови улицы еще недавно ликовавшей, блестящей и смеющейся столицы».

Я ничего не понимал в этих речах, хотя только что с быстротою мысли прилетел с земли, и хотя еще накануне я лежал в мирной и спокойной столице. Я присоединился к беседовавшим и подобно им устремил свой взор на прекрасную звезду. Вслушиваясь в их разговоры и стараясь увидать те необыкновенные вещи, о которых они говорили, я увидел несколько влево от звезды бледно-голубой диск: это была земля. Издали, с одной из соседних звезд, ваша система представляется духовному взору целой семьей планет, состоящей из восьми главных планет, вращающихся вокруг солнца. Юпитер и Сатурн, вследствие своей величины, прежде всего бросаются в глаза, затем нетрудно заметить Уран и Нептун, потом, совсем около солнца, вы видите Землю и Марс. Венеру очень трудно увидеть, а Меркурий, вследствие чрезвычайной близости к солнцу, остается невидимым. Такова планетная система, видимая с неба.

Мое внимание было всецело поглощено миниатюрным диском, около которого я заметил луну. Скоро я увидел снежные поля северного полюса, желтый треугольник Африки, контуры океана, и так как я заинтересовался одной только Землей, а до остального мне не было дела, то солнце совершенно исчезло из глаз моих. Мало-помалу я стал различать на ровной сияющей поверхности Земли как бы разрыв, и в глубине его виднелся город. Мне не трудно было догадаться, что предо мной открылась Франция и что город, показавшийся перед моими глазами, — Париж. Первым признаком, по которому я узнал его, была серебристая лента Сены; узнать ее было нетрудно по начинающимся у Парижа прихотливым излучинам течения.

Мой взор остановился на обсерватории; она была моим любимым местопребыванием, которого я не покидал в течение сорока лет. Представь, каково было мое удивление, когда я, вглядевшись, не нашел проходящего между Люксембургом и обсерваторией бульвара; на месте украшавшей его роскошной аллеи каштанов раскинулись монастырские сады.

Сначала у меня в голове мелькнула идея, что я употребил на перемещение с земли не несколько дней, как показалось мне, а, по всей вероятности, несколько лет, может быть, несколько веков. Так как понятие времени по существу относительно, и наши меры времени за пределами Земли теряют всякое значение, я мог утратить всякое представление о движении его, и я сообразил, что года и века могли пройти на моих глазах совершенно незаметным образом, так как я, говоря вульгарным языком, слишком был заинтересован своим путешествием, чтобы время мне могло показаться долгим. Не имея никакой возможности удостовериться в истинном положении дела, я, наверное, так бы и остался в убеждении, что со времени моего пребывания на земле прошли целые года и века и что перед моими глазами открывался конец двадцатого или двадцать первого века. Но тут мне бросились в глаза еще кое-какие подробности.

Мало-помалу я начал ориентироваться в городе и восстанавливать улицы и здания, которые мне были памятны со времен моей юности. Ратуша была вся разукрашена флагами, а Тюильри выставлял напоказ свой спиральный купол. Одна мелкая подробность дала мне, наконец, ключ к загадке. Я заметил в глубине монастырского сада улицы Сен-Жак беседку, при виде которой во мне затрепетало сердце. Здесь во времена юности я встретился с женщиной, которая полюбила меня такой беспредельной любовью, — с моей нежной и преданной Эйвлис. Она пожертвовала всем, чтобы разделить мою судьбу. Я увидел маленький купол террасы, перед которой мы так любили мечтать по вечерам, наблюдая небесные созвездия. О, как я блаженствовал во время этих прогулок, когда мы, идя нога в ногу, углублялись в эти аллеи, скрывавшие нас от нескромных взоров ревнивого месяца! Я смотрел на эту беседку и убеждался, что она осталась такою же, как и была. Легко представить себе, что одного этого факта было для меня совершенно достаточно, чтобы убедить меня бесповоротно и окончательно, что вопреки всему, что можно было предположить, предо мной был вовсе Не тот Париж, каким он мог сделаться