Люксембургский сад - [102]

— Сразу после того как мы оставили тебя в больнице, он заставил Жераля избавиться от оружия, чтобы быть уверенным, что тот не применит его против нас. А потом сам воспользовался ножом, чтобы ограбить нас. Он был в бешенстве, он хотел зарезать меня. Он сказал, что убедит тебя в том, что это мы забрали все деньги и скрылись, а наши тела бросит в океан. И знаешь что? — Вера с вызовом посмотрела на Рея. — Я не сомневалась, что ты поверишь ему. Ты никогда не доверял мне, ты делал все, чтобы я на самом деле предала тебя, ты ждал этого, ты хотел, чтобы это произошло! — Её голос звенел, разрезая воздух как острая бритва.

— И ты предала? — спокойно спросил Рей.

Налетевший порыв ветра перевернул половинку кокоса, служившую пепельницей.

— Я не предавала тебя. — Вера разом успокоилась, и её черные глаза застыли на его лице. Она подошла вплотную.

— Так где же деньги? — усмехнулся Рей.

— Я отдала их Жералю.

Он молча разглядывал её, осмысляя услышанное. Она тем временем отошла к перилам балкона и перегнулась вниз. Не оборачиваясь, оставаясь к Рею спиной, Вера невозмутимо добавила: Чтобы он не мстил ни тебе, ни Педро.

Рей засмеялся. Такой наглости от нее он не ожидал.

Она повернулась и серьезно посмотрела на него:

— Жераль был уверен, что вы с Педро заодно. Я убедила его, что это не так, и он, забрав деньги, уехал в Аргентину.

— А где была ты?

Рею стало душно, и он с силой втянул в себя воздух.

— Разве это важно. — Вера пожала плечами. — Мне нужно было побыть одной. Я хотела дать тебе то, о чем ты так мечтал, то, чего ты так ждал и к чему готовился.

Она улыбнулась. С неба упали первые капли дождя. Рей поднял голову и подставил лицо к небу.

Страдание и одиночество. — Вера подошла к нему и прикрыла его глаза своими ладонями. — Теперь тебе уже не будет страшно. Теперь мы сможем стать счастливыми.

Ее знакомое сладкое дыхание, как и раньше, окутало его целиком.

— Я пришла подарить тебе твою мечту.

— Мою мечту? — Рей убрал её руки.

За мгновение первые капли превратились в дождь, а через минуту хлынул сильный тропический ливень. Они продолжали стоять на балконе, не сводя глаз друг с друга.

Рей покачал головой:

— У меня была только одна мечта, и ты не можешь мне её подарить.

— Почему? — Вера положила руки ему на плечи.

Их силуэты размыло в потоках воды. Между ними всё ещё стояла невидимая стена.

— Мне нужна ты, а ты себе не принадлежишь, — громко произнес Рей. Шум дождя сделался невыносимым.

— Я принадлежу тебе. Уже давно… — Вера обняла его, и стена рассыпалась, давая им возможность соединиться. — Я хочу подарить тебе сад, — прошептала она. — Сад нашей мечты. Самый прекрасный сад в мире.

Положив трубку, расстроенный Асламбек Дадашевич налил себе рюмку коньяку и прошел в галерею. Он снова нажал на плоский выключатель, и в его «Саду» мгновенно взошло солнце. Он успел соскучиться по этому полотну. Саламов относился к своим шедеврам как к детям, страдая в долгой разлуке. И неважно, сколько их было в его коллекции, каждая картина была для него по-своему дорога.

«Люксембургский сад» стал для него символом любви двух одиноких сердец. Прежние хозяева окружили этот пейзаж романтическим ореолом. Он часто вспоминал ту бразильскую пару, которой волею случая помог перебраться в Америку.

Они вышли на него благодаря какой-то бесплатной газете, где была статья, рассказывающая о большой коллекции Саламова. Смешно подумать, они связались с ним впервые по Интернету.

Асламбек видел их лишь однажды, когда прилетал за картиной. Мулатка, при одном взгляде на которую становилось тяжело дышать, рассказала ему, что забрала картину в качестве подарка на память любимому, как напоминание об их несбывшейся мечте. Тогда она не подозревала, что этот «Сад» станет для них воротами в новую жизнь.

Вот в чем заключалась гениальность Матисса. Только он умел так передать наслаждение чувственной красотой окружающего мира, что даже те, кто не разбирался в искусстве, попадали под гипнотическое очарование его пейзажей.

Саламов не уставал любоваться миром Матисса. Его мир — это мир танцев и пасторалей, мир сочных плодов, мир музыки и бесконечно разноцветных видов из окна. Его стиль безошибочно распознавался в гибкости линий, то прерывистых, то округлых, передающих разнообразные силуэты и очертания, а главное — в гармонии его красок.

Асламбек Дадашевич тяжело вздохнул: «Как жаль, что этот шедевр больше не будет радовать молодые, влюбленные сердца. Может, вернуть «Сад» в «Домик неба»? А что?! — его настроение заметно улучшилось. — Стану национальным героем Бразилии, получу паспорт, куплю белые штаны». Он тихонько рассмеялся собственным мыслям и, бросив прощальный любящий взгляд на полотно, выключил свет и покинул галерею.

* * *

Поговорив с другом, Рогожин почувствовал себя лучше. Он достал хьюмидор и, вытащив любимую Cohíba Esplendidos, удобно расположился в глубоком кресле. Немного помял сигару в руках, а затем, аккуратно обрезав кончик специальными ножницами, чиркнул длинной спичкой, блаженно прикрыл глаза и неторопливо раскурил свое сокровище.

Был один маленький плюс в его неожиданном одиночестве. Александр Петрович выпустил клубок ароматного дыма в сгустившиеся сумерки комнаты. Его жена никогда не позволяла ему курить дома.