Людвисар. Игры вельмож - [65]

Это вроде бы естественная просьба вызывала густой румянец на щеках графини. Она застыла на месте, дивясь глубине его раскаяния.

Женщина склонилась над ним.

— Пусть благословят вас небеса, — Гепнер потянулся к распятию дрожащими устами.

Поцелуй попал на туго затянутую грудь, заставив графиню отпрянуть и вскрикнуть, как от боли. В ту же минуту вбежал страж, изо всех сил стеганул его по голове, став между ними каменной стеной.

Двери снова закрылись. Доминик лежал посреди темницы и очнулся лишь тогда, когда Юстина принесла ужин. Сев на стул, Гепнер молча уставился в окно, не глядя на девушку. Похоже, это ее немного обидело, служанка прикусила губу.

— Пани графиня велела спросить, как пан чувствует себя, — сказала девушка приглушенно.

Доминик коснулся головы, где волосы слиплись от крови.

— Спасибо этим псам… — сказал он, яростно глянув на дверь.

Юстина достала платок и, смочив его водой, подала пленнику.

— Да благословит тебя Господь, — благодарно улыбнулся Гепнер, прикладывая платок к ране.

Не дождавшись от него больше ни слова, Юстина попыталась зажечь свечу. Огниво ее снова не слушалось, но Доминик на этот раз не взялся помогать. Оставив напрасные усилия, девушка поклонилась и вышла.

Дни тянулись однообразно, доводя узника до неистовства. Мысли о самоубийстве сменялись сумасшедшими планами побега, прерываясь горячими молитвами.

Юстина каждый раз заставала Гепнера в мрачном настроении. Он иногда жаловался ей на свои беды, а как-то подождал, чтобы рассказала о себе. И она рассказала, что рано осталась сиротой и попала в монастырь возле Мункача. Там ее однажды увидела графиня Другет и забрала к себе на службу. Однако жизнь в замке была не намного легче, чем в монастыре, потому что графиня оказалась более ревностной католичкой, чем настоятельница. Только света чуть больше видно, потому что когда-никогда хозяйка отпустит на ярмарку в Невицкое или же пошлет за чем-то для себя.

Их разговоры заканчивались в основном тогда, когда стражи теряли терпение и они, разинув пасти, начинали вопить о том, что нечего молоть языком, потому что уже все мухи сдохли со скуки.

В какой-то день утром Доминику дозволили выйти наружу. Его провели длинными спиральными лестницами вниз, где была мрачный комендантский зал, а оттуда, через тяжелые кованые двери, во двор. Во дворе его ждал граф Другет. Несмотря на довольно раннюю пору, он, похоже, был трезв.

Присмотревшись внимательнее, Доминик заключил, что граф чувствует себя довольно паршиво. Лоб обильно оросил пот, опухшие поросячьи глазки едва проглядывали на свет, а изо рта отдавало перегаром, что могло свалить и коня.

— Я хочу, чтобы вы взглянули на мастерскую, — еле ворочая языком, сказал Другет. — Вскоре там вы начнете работу.

Мастерская примыкала к северной стене, крепко ее подпирая, и, в случае опасности, была надежной опорой для защитников. Внутри находилась огромная печь и здоровенные мехи. Рядом лежали разнообразные формы и инструменты. За ними — бесчисленное количество обручей, дуг и крюков, бережно сложенных и подогнанных друг к другу.

Толстую стену прошивало несколько бойниц, над которыми были подняты деревянные заслоны, и одно-единственное прорубленное окно, что выходило на замковый двор. Под ним собралось трое крепких бородачей в старых потертых робах.

— Это ваши помощники, — проговорил граф, тяжело садясь на скамью, — каждый из них почтет за счастье… ох, черт возьми, как печет внутри… что я хотел сказать?.. Пустое… Ласло, где ты, сукин сын? — крикнул он в открытую дверь.

Доминик осторожно подступил к нему.

— Вижу, вы очень страдаете, мой пане, — сказал пленник.

— Эт, — отмахнулся тот, — каждое утро то же самое… Мне нужна полная кружка из моей «прогулочной» бочки, да и по всему…

— Вино погасит огонь в животе, но не разгонит из головы туман и не вернет ясность ума, — возразил Гепнер. — Если позволите, я помогу вашей милости, потому что знаю лучшее лекарство.

— Вон как, — граф с подозрением покосился на него. — Что за лекарство?

— Велите прислать сюда кого-нибудь из кухни, — попросил Доминик.

В ответ тот криво улыбнулся, но все же подал знак. Через несколько минут в мастерскую зашла тучная молодица и, глянув на присутствующих испуганными глазами, низко склонилась перед графом. Тот слабым жестом показал на Гепнера.

— Это ты выделяешь сыр узнику, сидящему в башне? — неожиданно спросил Людвисар.

Кухарка, испугавшись еще больше, молча глянула на графа, но Другет сам от удивления раскрыл рот.

— Отвечай! — рявкнул Доминик.

— Я, ваша милость… — растерянно сказала та.

— Итак, ты думаешь, что тот человек — бестелесный дух? — продолжил Гепнер. — Хотя даже духи едят больше, чем бедняге приносят.

— Видит Бог, паночку дорогой, — заголосила молодуха, — я выделяю столько, сколько велела мне ясная графиня…

Слезы покатились по ее свекольному лицу, аж Доминик должен был снова гаркнуть, чтобы она смолкла. Подействовало это не сразу, потому что, очевидно, в ее грузному теле где-то таилась немалая кадка с рассолом. Когда же в мастерской наконец воцарилась тишина, Гепнер и сам был не рад своей затее и, виновато оглядев присутствующих, подозвал женщину к себе. Та боязливо подошла.