Людвиг Кондратович (Вл. Сырокомля) - [5]

 Лира – этотъ даръ Божій, и гусляръ перехожій

 И умру я гусляромъ.

Только крайне рѣдкo между прочими образами, пестро тѣснящимся въ душѣ нашего поэта, выскакиваетъ и образъ собственной жалкой жизненной обстановки, прорывающійся занять мѣсто въ общей картинѣ; но Сырокомля быстро отодвигаетъ на задній планъ то, что по неволѣ должно смутить и опечалить душу писателя, и снова наслажденіе отъ своего дара и гордость этимъ излюбленнымъ своимъ призваніемъ выставляются занимающими первое мѣсто въ его жизни. Такимъ является, между прочимъ поэтъ, въ фантастическихъ «Мелодіяхъ изъ дома сумасшедшихъ»:

 Заболѣлъ онъ… на соломѣ

 Дни свои кончаетъ… въ домѣ

 Хлѣба ни крохи;

 Дровъ давно ужъ не бывало,

 А ему и дѣла мало —

 Знай плететъ стихи;

 Иль въ бреду порою скажетъ:

 «Да когда жъ въ могилу ляжетъ

 Голова моя?

 Какъ любилъ я всѣхъ! За что же

 Тамъ мнѣ платятъ? Боже, Боже!

 Что имъ сдѣлалъ я?

 И голодной смертью – (это

 Смерть обычная поэта)

 Умеръ. Жаль бѣднягу.

Но это стремленіе вылить, выразить душу свою, удручаемую гнетомъ собственнаго горя и радости и всею массою впечатлѣній внѣшняго, нравственнаго и матерьяльнаго міра, не представляется въ глазахъ Сырокомли какимъ-либо исключительнымъ достояніемъ, привиллегіею поэта, въ которомъ какъ бы въ какомъ-либо фокусѣ отражаются чувства и стремленія, чуждыя и непонятныя для всѣхъ остальныхъ людей. Совершенно наоборотъ, поэту только присуще искусство выраженія тамъ, гдѣ для другихъ присуще только стремленіе выразить. Онъ, по художественному выраженію одного поэта, даетъ «языкъ творенью мертвому». Онъ изъ глуби собственной души силою творчества своего выводитъ наружу и обличаетъ другимъ то, что у другихъ тщетно ждетъ выраженія, силится выступить наружу, получить образъ и слово. Нѣмая рѣчь человѣчества становится гласною рѣчью поэта. Накипѣвшее народное чувство получаетъ въ устахъ поэта свое выраженіе, потому что онъ является представителемъ творчества и выраженія, и каждый человѣкъ можетъ словами «Неученаго» – героя однаго изъ полныхъ силы и глубокаго чувства стихотвореній Сырокомли, сказать съ полною справедливостью, выражая одну изъ самыхъ задушевныхъ своихъ потребностей, если не сопутствующихъ всей его жизни, то, по крайней мѣрѣ, сильно сказывающихся въ нѣкоторые особенныя ея минуты.

 Дайте жъ перо вы мнѣ, Господа ради!

 О, еслибъ только владѣлъ я перомъ!

 Какъ понеслось бы оно по тетради,

 Будто бы молнія въ небѣ ночномъ!

 Радость ли въ душу вливаетъ отвагу,

 Грудь ли заноетъ въ тяжелой тоскѣ,

 Все бы я вылилъ перомъ на бумагу

 Слово по слову, строка по строкѣ!

 Божій весь міръ, что сіяетъ прекрасно,

 Вѣрно списалъ бы картиной живой…

 Все то теперь погибаетъ напрасно.

 Я человѣкѣ неученый, простой!

……

……

 Далъ же Богъ счастія цѣлой ватагѣ

 Разныхъ приказныхъ, жидковъ, писарей:

 Мысли свои изловивъ на бумагѣ,

 Вѣкъ они въ памяти держатъ своей…

 Я же лишь только перо-бы мнѣ въ руки,

 Да перелить мнѣ достало бы силъ

 Все, что на сердцѣ, все горе, всѣ муки, —

 Я бъ ледяныя сердца растопилъ!

 Еслижъ молитвы изъ груди стѣсненной

 Вылилъ въ слова бы я всю глубину,

 Даже Христосъ, на крестѣ пригвожденный

 Можетъ, слезу бы сронилъ не одну!

 Гусь мой! Я много скормилъ тебѣ хлѣба….

 Дай же мнѣ перышко, милый ты мой!..

 Я бы съ перомъ твоимъ взвился до неба,

 Я человѣкъ неученый, простой!

Разумѣется, дѣло идетъ не о простомъ только, матеріальномъ перѣ, гусиномъ или желѣзномъ, которое вовсе не составляетъ панацеи для облегченія всѣхъ золъ народной жизни и, если и необходимо для народа, то, отнюдь, разумѣется не для того, чтобы онъ выражалъ имъ свою народную скорбь или радость. Дѣло, разумѣется, не въ перѣ и даже не въ грамотности, а въ возможности выхода изъ того положенія, въ которомъ всякая скорбь остается нѣмою скорбію, всякая мысль остается однимъ только душевнымъ состояніемъ, всякая духовная работа, вся суть нравственной жизни остается невыражающеюся внутреннею работою. Скажутъ, можетъ быть, что нравственную жизнь народа нельзя назвать безмолвной, ссылаясь на широкій міръ пѣсенъ, въ которомъ выразилъ онъ творческія свои силы, высказалъ кручину свою и скорби. Но, во первыхъ, пѣсня слагается и вырабатывается столѣтіями, предоставляя творчеству отдѣльныхъ индивидуумовъ чуть ли не микроскопически малые доли, а во вторыхъ, именно вслѣдствіе этого характера своего происхожденія, она и не удовлетворяетъ творческимъ порывамъ личности индивидуальной. Индивидуальная скорбь и радость не скоро получаютъ отголосокъ въ сознаніи и чувствѣ народномъ; они идутъ впереди его, и стихотвореніе Сырокомли глубоко вѣрно и чутко воспроизводитъ нравственное состояніе массы людей. Какъ ни вѣруй въ существованіе нравственныхъ идеаловъ въ душѣ народной, но мы только по характерности и задушевной оригинальности нѣкоторыхъ мѣткихъ и глубокихъ сужденій заключаемъ о существованіи такихъ идеаловъ, потому что самый идеалъ не имѣетъ силъ выразиться и высказаться, можетъ быть, даже не въ силахъ еще закончиться, закруглиться во всей своей полнотѣ. Стихотвореніе «Неученый» представляетъ собою душевную исповѣдь бродячихъ силъ и бродячихъ чувствъ, необходимо присущихъ всякому народу, пока онъ не затратилъ еще жизненности своей и значенія. И какую богатую и, къ сожалѣнію, тщательно избѣгаемую сокровищницу представляетъ собою очагъ бродящихъ силъ этихъ для творческой дѣятельности поэта. Только весьма рѣдко, мимоходомъ, заглядываютъ въ эту сокровищницу русскіе и иностранные поэты, и вдохновеніе ихъ, послѣ каждаго такого взгляда, становится искреннѣе и живѣе, подобно тому, какъ Антей получалъ новую силу всякій разъ, какъ прикасался къ землѣ своей матери. Ближе, чѣмъ кто либо, стоялъ Сырокомля къ этому чистому источнику вдохновенія; онъ болѣе вѣрно, чѣмъ кто либо, выполнялъ истинное назначеніе поэта: