Людовик XIV - [4]

.

Во время большого молебна, когда играл орган и оркестр, а издалека слышался другой «концерт» — стрельба из пушек и мушкетов, — Людовик имел возможность поразмышлять над смыслом миропомазания. Прелат только что назвал его помазанником Божьим, ибо всякая власть от Бога. И католики и протестанты в этом убеждены. Никто не оспаривает в таком случае утверждение святого Павла: «Несть власти не от Бога»[7]. Но король Франции не только наделен божественным правом. Он помазанник Божий и Мессия, как прежде царь Давид, ибо духовенство, законники и народ считают, что судьба французской монархии предопределена свыше. Только у нас монарха называют старшим сыном Церкви — имея в виду дату и обстоятельства крещения Хлодвига — и наихристианнейшим королем. Итак, когда Его Преосвященство Симон Легра произносит эту льстивую литанию: сын Всевышнего, пастырь народов, правая рука Церкви, первый из королей Земли, тот, который способствует распространению славы Франции с севера на юг и «с востока на запад, делая из Франции Вселенную и из Вселенной Францию», он лишь предвосхищает тезисы Боссюэ. Церковь не стала дожидаться Орла из Mo (прозвище Боссюэ. — Примеч. перев.), чтобы соединить божественное право и абсолютную монархию, божественное полномочие и исключительную верховную власть.

Когда все молитвы и речи были окончены, молодой монарх прибывает в архиепископский дворец в полном облачении коронованной особы. На следующий день в сопровождении королевыматери Анны Австрийской, своего брата герцога Анжуйского, кардинала Мазарини и двора он с благоговением следует через весь город за нескончаемой процессией, которую с обеих сторон улицы ограждают люди и откуда все время раздаются возгласы приветствий и благословения. Пятого июня Их Величества осматривают могилу святого Ремигия; затем на совете Людовик согласовывает последние детали по церемониалу миропомазания. В субботу, шестого, монарх слушает мессу в Сен-Никезе, присутствует на вечерней службе в соборе. Собор после отъезда короля переходит во власть капитанов гвардии. Они охраняют королевские украшения, привезенные из Сен-Дени: камзол, сандалии, сапожки, шпоры, шпагу, тунику, далматику, парадную мантию, а также скипетр — символ абсолютной власти, руку правосудия — знак божественного права на власть и «диадему чести, славы и величия»^{55}.

«Восьмое таинство»

В воскресенье, 7 июня, едва лишь занялась заря, прелаты и каноники всходят на хоры в соборе. Огромный храм обтянут гобеленами с вытканными на них коронами, каменные плиты пола покрыты турецким ковром. В алтаре стоят раки святого Ремигия и Людовика Святого. Для короля на хорах стоят скамеечка для молитвы и кресло, в верхней части амвона поставлен трон. В половине шестого епископ Суассона посылает епископов-графов Шалона и Бове за Его Величеством. На челе короля полнейшая сосредоточенность, он окружен сановниками короны и двора, его сопровождает эскорт из сотни швейцарцев. Впереди короля идут музыканты, одетые в белые одежды, и дворяне, склоняясь в почтительном поклоне, сопровождают короля до самых хоров. После молитвы «Да приидет Бог» (Veni Creator) прелаты и каноники подходят к порталу за святой чашей, за «этим драгоценным сокровищем, ниспосланным с небес великому святому Ремигию для помазания Хлодвига», привезенной настоятелем собора СенДени.

Как только священное масло было поставлено на алтарь, священник просит монарха дать клятву, произносимую при коронации. В обещании, составленном по канону, Людовик, как и его предшественники, обязуется сохранить за священнослужителями их свободы и иммунитеты. А затем переходит к торжественной королевской клятве. Король ее произносит громко, положив руку на Евангелие. Он клянется перед Богом даровать своим народам мир, справедливость и милосердие[8], другими словами, привести французские законы в соответствие с заповедями Господа Бога и естественным правом.

Начиная с XIII века клятва королевства заканчивается предельно четким текстом: Item de terra mea ас juridictione mihi subdita universos haereticos ab Ecclesia denotatos pro viribus bona fide exterminare studebo^{21}. Этот текст, который сначала был направлен против катарской ереси, обрел вновь свою актуальность в связи с Реформацией: «Еще я обязуюсь добросовестно и в меру моих сил искоренять на всех юридически подвластных мне землях все ереси, на которые мне укажет Церковь».

Молодой король достаточно знает латынь, чтобы уловить смысл этого обязательства, которое, впрочем, в свое время ни Генрих IV, ни Людовик XIII не сдержали. В тексте, данном на латинском языке, конкретный смысл обычно понимается абстрактно: клятва, даваемая при коронации, не обязывает монарха «истреблять еретиков», как может это показаться при дословном понимании текста, а «искоренять ересь». Отмена Нантского эдикта (1598 г.) в пользу эдикта Фонтенбло (1685 г.) станет осуществлением — запоздалым, несвоевременным, но неукоснительным и логичным — королевского обещания, которым связал себя «старший сын Церкви». И чтобы закрепить свое последнее обещание, король целует Евангелие.

Старинные ритуальные церемонии, которые следуют за этим, завершаются молитвами. По очереди граф де Вивонн, первый дворянин, снимает с короля его серебряное платье, герцог де Жуайез, великий камергер, надевает ему бархатные сапожки, а Месье герцог Анжуйский — золотые шпоры, затем священник, совершающий обряд, благословляет королевскую шпагу, которая считается принадлежавшей Карлу Великому. Епископ Суассона берет святой елей и семь раз совершает помазание, а в этот момент клир произносит: «Пусть король обуздает горделивых, пусть станет примером для богатых и сильных, добрым по отношению к униженным и милостивым к бедным, пусть будет справедливым по отношению ко всем своим подданным и пусть трудится во благо мира между народами»