Людовик XIII - [96]

Людовик должен был выехать к армии в июле. Однако в начале мая Луиза Анжелика сообщила ему о своем окончательном решении уйти в монастырь (Буасонваль всё твердил ей, что лучше уйти самой, чем ждать, пока прогонят). Этот разговор состоялся, когда король находился на половине королевы; он был как громом поражен и вполголоса высказал Луизе удивление и сожаление. Он просил отложить исполнение решения до его отъезда и посоветоваться с отцом Коссеном. Луиза так и сделала; ее разговор с духовником короля состоялся в часовне замка Сен-Жермен, где тогда находился двор. Она сказала, что приняла решение самостоятельно, но сожалеет, что тем самым может угодить некоторым своим недругам, имея в виду кардинала. Отец Коссен передал содержание беседы королю, который не мог сдержать слез: «Правда, я люблю ее и дорожу ею за ее добродетель, но если Господь призывает ее в монастырь, я не буду ей мешать, и если бы я знал, что мое присутствие тому препятствует, я уехал бы сей же час и более не виделся с ней». Желая выиграть время, госпожа де Сенесей настаивала, чтобы Луиза получила благословение своих родителей; когда отец Коссен сообщил об этом Ришельё, тот пришел в ярость.

Но события неожиданно ускорились. О том, что произошло, можно узнать из мемуаров госпожи де Мотвиль, камеристки Анны Австрийской: в завуалированных выражениях она пишет, что «у великого и мудрого короля, неизменного в своей добродетели, бывали, однако, минуты слабости». В отчаянии от предстоящей разлуки он предложил Луизе поместить ее в Версале, где она находилась бы исключительно в его власти, недосягаемая для завистников и клеветников. Это предложение напугало девушку, привыкшую к рыцарскому обхождению со стороны Людовика; оба устыдились; добродетель восторжествовала над зовом природы, и они поняли, что им лучше расстаться. 8 мая Людовик сообщил Ришельё, которому поверял даже любовные переживания, о своей «меланхолии»: «Я думаю, что она уйдет дней через семь-восемь, чтобы исполнить свое намерение, коему я не противлюсь». На следующий день, в длинном письме, посвященном текущим делам, он сделал приписку, пересказав свой новый разговор с мадемуазель де Лафайет: она соглашалась отложить постриг на полтора года и, если король того пожелает, дождаться его отъезда к армии, но Людовик ответил, что она не должна принуждать себя ради него. «В понедельник я уеду в Версаль или в Шантильи, чтобы попытаться развеять печаль, которая овладевает мною временами с невероятной силой, особенно когда я один»…

Прощание с Луизой состоялось 19 мая во время церемонии пробуждения королевы. Людовик не мог совладать с чувствами и плакал. Девушка оказалась более стойкой. Согласно требованиям этикета, она простилась с королевой, потом обратилась к королю, прося его принять эту жертву и исполнять свой долг. «Ступайте туда, куда призывает вас Бог; человеку не пристало противиться Его воле, — ответил Людовик. — Я мог бы силой королевской власти удержать вас при дворе и запретить всем монастырям в королевстве принимать вас, но я не хотел бы однажды корить себя за то, что лишил вас великого блага». Девушка ушла к себе в комнату, а король сел в карету и уехал.

Циник Ришельё решил заполнить пустоту, образовавшуюся в сердце монарха, и стал расписывать ему достоинства мадемуазель де Шемеро — его креатуры. Кардинал опасался, что с уходом мадемуазель де Лафайет король вновь подпадет под влияние Мари де Отфор. 4 июня Людовик ответил ему из Фонтенбло: «Если бы мне нужно было кого-нибудь любить, я бы лучше попытался примириться с Отфор, чем с какой бы то ни было девицей при дворе, но поскольку в мои намерения не входит связывать себя с кем-либо, как я уже сказал вам и как пообещал Лафайет, а я никогда не изменял данному ей слову, как и она мне, я до самой смерти буду придерживаться намерения не связывать себя ни с кем и постараюсь прожить хорошо, как только смогу, на этом свете, чтобы под конец суметь попасть в рай, ведь это единственная цель, которая должна быть у нас в мире сем».

В душевных страданиях Людовика не было ничего напускного. Меланхолия лишала его энергии, заставляя предаваться безрадостным мыслям. Вместо того чтобы заниматься делами или охотиться, король подолгу сидел в кресле, закинув ногу на ногу, одной рукой подперев подбородок, а вторую бессильно свесив вдоль тела. Ришельё же успевал подумать обо всём.

Восстание кроканов, начавшееся в июле 1636 года в Сентонже, Онисе, Пуату и Лимузене, зимой пошло на убыль, но по весне разгорелось с новой силой, охватив огнем 15 провинций. В Перигоре кроканы создали настоящую армию, во главе которой встал местный дворянин Антуан де Ламот де Лафоре — опытный военачальник, участвовавший во многих сражениях. «Генерал кроканов» организовал десятитысячное войско, наводившее ужас на местные власти и подчинявшееся строгой дисциплине: грабежи и мародерство были запрещены. Обосновавшись в Бержераке, Ламот отменил «незаконные» налоги и призвал все города Перигора последовать его примеру.

Король никогда не терпел сопротивления своей власти. Кроканов надо усмирить железной рукой — такова суть его письма, отправленного кардиналу 23 апреля из Сен-Жермена. Ришельё отозвал с испанского фронта три тысячи человек для карательной экспедиции под командованием герцога де Лавалетта. Тот повел тайные переговоры с «генералом кроканов», обещая ему помилование в случае сдачи. Среди вождей кроканов начались раздоры, переросшие в вооруженные стычки. 1 июня 1637 года сторонники и противники Ламота сошлись с оружием в руках. Возглавлявший последних ремесленник Маго погиб в бою; потери составили тысячу убитыми. Добровольно сдавшиеся получили прощение, а Лавалетт предложил Ришельё послать обстрелянных кроканов на фронт биться с испанцами.