Людмила Гурченко - [25]

В его словах не было злобы или желания обидеть, он сказал это совершенно по-деловому, ожидая такой же деловой реакции. Вот только Людмила Гурченко так не умела, она все всегда переживала очень эмоционально, и его слова стали для нее ударом в самое сердце. И все же она это пережила, переборола себя и вышла на съемочную площадку, готовая доказать всем, и в первую очередь Герману, что лучше нее эту роль никто бы не сыграл.

Но несмотря ни на что, о работе с Алексеем Германом Гурченко вспоминала очень тепло, восхищаясь его огромным талантом, его совершенно особенным даром искать детали и творить такое, что ей хотелось сказать: «Ах, Алеша, ну откуда ты знаешь, что мы росли так? Ведь ты тогда еще только-только родился. Талант? Талант! Разве можно дать единственную точную формулировку этому понятию?» И она тоже находила детали, создавала такой образ своей героини, чтобы ее узнали все, кто пережил войну. Ее ремешок, которым она подпоясала шубку, вызвал настоящий восторг у членов съемочной группы, которые заметили, что на фотографиях военного времени и правда многие женщины с такими ремешками. Она не стала им рассказывать, откуда взялась такая «мода» — к чему было объяснять, что просто все пуговицы на пальто и шубах были выдраны «с мясом» во время давки за водой или едой. Те, кто узнавал в ее героине себя или своих близких, и так это знали.

А еще на съемках Людмила Гурченко подружилась с Юрием Никулиным, с которым они в этом фильме играли короткую и пронзительную, как натянутый нерв, фронтовую любовь. Кстати, для него это была первая роль, где ему надо было играть любовь, поэтому чувствовал он себя тоже несколько не в своей тарелке. Но с Гурченко они поладили сразу. Герман поселил их по соседству, чтобы они лучше познакомились и привыкли друг к другу. И вскоре Людмила Гурченко и правда знала и что Никулин ест, и какие у него привычки, и какие песни он любит петь под гитару.

Она обожала слушать, как он поет, как рассказывает анекдоты. Ее изумляло, как человек, столько переживший в жизни, может быть таким оптимистом, с таким юмором смотреть на все и «заражать» этим юмором других людей. Он умудрялся шутить даже на съемочной площадке, однажды, например, на репетиции любовной сцены, когда героиня говорит ему: «обними меня, у тебя такие крепкие руки.», он в ответ прошептал: «О, а если бы ты знала, какие у меня ноги!» Естественно, от хохота упала сначала Гурченко, а потом попадали и все остальные, когда им объяснили причину ее веселья. Эту сцену потом сняли далеко не с первого раза, но вообще-то это было скорее исключение — хохмы не мешали Никулину идеально играть его трудную драматическую роль.

Ближе к концу съемок он стал для Людмилы Гурченко настолько родным, настолько особенным человеком, что она решилась на невероятный для нее шаг — попросила у него разрешения называть его папой. После смерти Марка Гавриловича ей чем дальше, тем больше не хватало отца, и со временем стало казаться, что она просто жить не может без того, чтобы не говорить кому-то «папа, папочка». И Юрий Никулин стал для нее таким почти папой. После окончания съемок их пути, конечно, разошлись, но не навсегда, а как это бывает у людей творческих — где-то крутятся, где-то снимаются на разных концах страны, а потом вдруг звонок: «А это папа! Я никуда не делся!» И вновь на душе хорошо.

Фильм «Двадцать дней без войны», как и все работы Алексея Германа стал настоящим событием в мире кино. Критика писала о нем с восторгом, называла картину уникальной, невероятно достоверной, поэтической и вообще не скупилась на эпитеты. Свою долю хвалебных рецензий получила и Людмила Гурченко — несмотря на то, что ее роль урезали, что фильм строили вокруг одного Никулина и что ее сознательно задвинули на второй план, она смогла добиться потрясающей глубины и психологической достоверности. «Литературная газета» писала о ее героине: «Все угадано точно и потому художественно. Все не рассчитано на внешний эффект, как и фильм в целом. Актриса не страшится выглядеть где-то слишком грубой, где-то суховатой, где-то попросту некрасивой, необаятельной — и тем женственней, тем человечней эта Нина Николаевна, тем больше щемит своей злосчастной и поэтической правдой». А в газете «Молодой коммунар» критик обобщил, очень точно поняв и увидев то, что Гурченко и хотела показать в этой роли: «Ника не только неотделима от ташкентской зимы сорок второго, от прокуренных тамбуров, хлебных очередей, дребезжащих стеклами трамваев, она неотделима от миллионов русских женщин, вынесших на своих плечах все тяготы воины».

Глава 15

Казалось бы, после картины «Двадцать дней без войны» режиссеры должны были Людмилу Гурченко буквально рвать на части. Но судьба, видимо, решила, что уж больно у нее все хорошо, и сыграла с ней сразу две злые шутки.

Ей предложили роль в советско-французско-румынском мюзикле «Мама» про козу и семерых козлят. Конечно, она радостно согласилась — все же главная роль, да еще и с песнями и танцами, не говоря уж о возможности выехать за рубеж. Но едва начались съемки, как новый звонок — от Никиты Михалкова, который напомнил ей, что еще несколько месяцев назад говорил, что летом пригласит ее в свой фильм «Неоконченная пьеса для механического пианино». Она вспомнила — и правда, говорил, только вот она не особо поверила и выбросила это из головы, чтобы не ждать и не расстраиваться. И вот теперь она теряла роль, да еще какую — написанную самим Михалковым лично под нее!