Людмила - [71]

Людмила ничего больше не сказала — она только на мгновение прикрыла глаза.

Я закурил, опять откинулся на подушку дивана и стал смотреть, как в желтом сгустке света, трепещет и бьется пламя догорающей свечи. Сидели, молчали.

Неожиданно резко зазвонил телефон — Людмила вскочила с дивана.

— Наверное, что-то... Что сказать, если..., — она не договорила и выбежала из комнаты.

— Алло, — донеслось из коридора. — Алло! — повторила она. — Алло, алло! Кто это? Я вас не слышу. Там у вас что-то с телефоном. Вы слышите, позвоните, пожалуйста...

Я уже был около нее. Я протянул руку. Людмила посмотрела на меня и подала мне трубку. Я поднес ее к уху, но оттуда слышны были только короткие, частые гудки.

— Отбой, — сказал я.

Я подержал трубку в руке и положил ее на рычаг.

— Ну, надо идти, — сказал я Людмиле. — Спокойной ночи.

— Как, уже? — она растерянно посмотрела на меня.

Я улыбнулся, развел руками.

— Ничего не поделаешь, уже двенадцать. Нужно же когда-то уходить.

Людмила с потерянным видом стояла у меня на дороге.

— Отдыхайте, — сказал я. — Спите спокойно. Закройте дверь на засов и ложитесь. Завтра я вам позвоню.

И уже в дверях я остановился и добавил:

— Я сейчас — прямо к себе. Так что, если что-нибудь — мало ли что — звоните. Договорились?

Людмила кивнула.

На площадке я остановился, чтобы услышать, заперла ли она дверь на засов, и двинулся вниз.

33

На лестнице я никого не встретил, на первом этаже было темно. Здесь, внизу, я остановился, чтобы из темноты понаблюдать за садиком: не торчит ли там какой-нибудь субъект. Вообще-то, если бы и торчал, в этом не было бы ничего необычного — мало ли их тут шляется белыми ночами, — но сейчас мне хотелось, чтоб их было поменьше. Никого не было. Я вышел во двор и, оглядевшись, пошел не в переулок, а мимо садика к флигелю, отделявшему соседний двор. Где-то за этим двором, за домами, слышался приглушенный гул, какие-то гудки — там жил своей ночной жизнью вокзал. Я обошел флигель до его дальнего угла и остановился там, поглядывая из-за угла на замерший в белесых сумерках садик. Никто не вошел в тот двор, не прошел в подъезд. Я хлопнул себя по карману и вспомнил, что оставил у Людмилы сигареты.

«Ладно, потерплю до дому», — подумал я.

Среди нескольких тесных деревьев в левом, ближнем ко мне, углу сада произошло легкое движение: там, прислонившись к дереву, стоял какой-то человек.

«Что он там делает? — подумал я. — Видел ли он меня, когда я выходил от Людмилы? Конечно, мало ли что он может там делать? Может быть, ждет кого-нибудь или просто околачивается, но лучше знать».

Я хотел было подойти и спросить у него, который час, или попросить сигарету, но тут он сам направился в мою сторону. Видеть меня он не мог, и я, скрывшись за угол флигеля, вошел в подъезд с той стороны. Через несколько секунд я услышал его шаги и, выглянув из подъезда, увидел, как он, пройдя мимо флигеля, скрылся за его углом, тем, откуда я пришел. Я вышел из подъезда и снова остановился на углу. Темная фигура проплыла над решеткой и редкими кустиками сада и, обогнув его, скрылась в арке ворот. Я обошел скверик с другой стороны и, выйдя в переулок, увидел его удаляющимся по направлению к вокзалу. Я знал, что там, из переулка, есть еще один совсем узкий проулочек, идущий в обе стороны: направо, где он выходит на привокзальную площадь, и налево, прямо на перрон, в тот его конец, за которым начинаются какие-то привокзальные службы. Я не был уверен, что мне нужно идти за этим человеком, я пошел за ним так, на всякий случай. Это был долговязый микроцефал в самых модных расклешенных брюках, болтавшихся вокруг его тощих, длинных ног, в пиджаке с подложенными, квадратными плечами, но стрижка у него была не по моде короткой, и это делало его похожим на бутлегера из американского боевика тридцатых годов. Этот стиляга свернул налево в проход, и когда я заглянул туда, я увидел, как на верхней ступеньке перрона мелькнул из под широкой штанины его огромный двухцветный ботинок. Я ускорил шаги и почти бегом вылетел на перрон. Я успел как раз к приходу пригородной электрички — хлынувшие изо всех дверей пассажиры заполнили платформу. Я оказался в толпе. Кто-то задел меня гитарой, кто-то наступил на ногу, женщина ручкой зонтика зацепила меня за карман. Помогая вытащить ей эту ручку, отбиваясь от толкающихся дачников, я озирался в толпе, над которой там и сям возвышалось несколько голов, но был ли среди них тот «бутлегер» — поди разбери. Я пожал плечами — здесь, среди спешащего к выходу народа, моя подозрительность мне показалась нелепой. Хотелось пить, а в толпе, которая весь день жарилась на загородном солнце, все дышали друг другу в лицо. «Возможно, это совершенно случайная фигура, как и те вчерашние двое, которых я встретил на лестнице у Людмилы, — думал я, двигаясь вместе с толпой в сторону пригородных касс. — Вероятнее всего, так оно и есть». Я остановился у входа в вокзал, раздумывая, не зайти ли мне в буфет — купить пачку «Шипки».

Чьи-то руки уперлись мне в грудь — и я увидел под огромным синим козырьком бейсбольной кепки невыразительное с белесыми глазками лицо, носик пупочкой, несколько веснушек вокруг. На физиономии выразилось что-то вроде сожаления.