Людмила - [64]

Я поднял голову. Девушка, повернув лицо к собеседнику, молодому человеку в белой майке с надписью по-английски, грустно сказала:

— Она не любит его. Просто вышла замуж, чтобы уехать отсюда.

Молодой человек молчал. Может быть, он, как и я, не знал, что сказать. Девушка с неудовольствием посмотрела на меня, на мой палец, которым я водил по краю бокала. Я допил свой коньяк и вышел.

31

На лавочке в парке, недалеко от метро, нашлось одно свободное место, и я его занял. Рядом не было старушек, сидели два развязных подростка, общаясь между собой на непонятном мне сленге, так что я мог, никому не мешая, закурить. Я закурил.

«Она вышла замуж за шведа, — подумал я. — Вышла замуж потому, что хотела уехать. Хотела уехать потому, что ей все надоело. Она хочет жить спокойной, достойной, обеспеченной жизнью — можно ее понять. Она не любит его, может быть, она любит другого, может быть, такого как я. Но с ним она жить не хочет потому, что с ним будет непросто. Она права».

По пятнистой от солнца аллее проходили мужские ноги в пыльных ботинках, проходили женские ноги, загорелые и не очень, стройные и распухшие с врезавшимися ремешками босоножек и с узлами варикозных вен, детские ноги в сандаликах или кроссовках, шаркали ноги старушек, и собачки натягивали поводки — был конец рабочего дня.

«Она хотела жить попроще, она вышла замуж — ищи-свищи».

Я бросил окурок в стоявшую рядом скульптурную урну. Я встал.

Поднявшись по каменным ступеням пылающей стеклами станции, я вошел в раскаленный отсек и сунул монету в щель автомата. Я набрал номер.

«Зачем я ей звоню? — подумал я. — А что мне еще делать? — подумал я. — Все равно больше нечем заняться. Договориться о встрече и встретиться. Посидеть, поговорить об Алых Парусах, о Марке и о Кандавле, послушать «Токкату и фугу Ре Минор», чтоб все было как в жизни».

— Алло, — заинтересованно прозвучал в трубке ее голос.

Я поздоровался. Я на всякий случай назвался, но она и так узнала меня.

— Я вам звонила. Никто не снял трубку.

Я сказал, что некому было.

— А что, какие-нибудь дела? — спросил я.

— Нет, — растерянно сказала она. — Разве обязательно дела?

Я подумал, что не обязательно, что даже лучше, если нет, потому что сегодня у меня было уже достаточно дел.

— Я просто хотела вас видеть, — сказала она.

«Она хотела меня видеть», — подумал я: просто так, чтобы что-то подумать.

— Что? Почему вы молчите? У вас что-нибудь случилось? — обеспокоенно спросила она.

— Нет.

— У вас какой-то странный голос.

— Я устал, — ответил я.

— Значит, вы не приедете?

— Приеду, — сказал я и подумал, что, правда, устал и зря я это затеял.

— Приезжайте, — сказала Людмила. — Выпьем вина, у нас еще много. Хорошо?

— Хорошо.

— Я буду ждать вас в садике, во дворе. До встречи.

Я вздохнул и повесил трубку.

В гастрономе у вокзала я взял бутылку светлого рому «Havana Club». У продавщицы не нашлось бумаги завернуть ее. Неся бутылку в руках, без всякого интереса оглядывая подонков, прошел переулком. Жара, художники и гангстерский фильм утомили меня: я чувствовал себя совершенно разбитым. Я вошел под арку и на противоположной стороне скверика, на скамейке увидел Людмилу. Она сидела нога за ногу, сложив крест-накрест загорелые руки на коленях и опустив голову. Светлые, распущенные волосы скрыли ее лицо. Сейчас, издали, она выглядела взрослой, замужней женщиной, и я подумал, что абсолютно неизвестно, кто она на самом деле. Я вспомнил, как она сказала, что я совсем не тот, за кого себя выдаю. Все мы — я усмехнулся. Людмила увидела меня и, слегка наклонившись вперед, улыбнулась. За секунду до этого улыбки не было на ее лице. Я подошел. Некоторое время она с той же улыбкой смотрела на меня, как будто узнавала, потом спросила:

— У вас что-нибудь не так?

— Вы уже спрашивали меня.

Я сел рядом с ней. Положил бутылку на деревянную решетку скамейки, слева от себя. Достал из кармана сигареты, вынул одну, достал спички, закурил. Какой-то подросток на велосипеде вылетел из-под арки, сделал несколько кругов вокруг садика и укатил. Женщина с бледным лицом появилась в окне второго этажа и стала смотреть во двор. Я подумал, что художники интересный народ и жены художников тоже. Я усмехнулся. Я вспомнил, как жена Иверцева появилась и стала в дверях. Просто стояла, показывая, что мне там нечего делать. А действительно, что мне еще там было делать? Я уже все узнал. Все, что они хотели, чтобы я узнал. Может быть, было бы лучше, если б я узнал это раньше.

— Вы опоздали? — спросила Людмила.

Я не понял, о чем она спрашивает.

— Вчера. Опоздали?

— Почему?

— Вам должны были позвонить.

— Не было никаких звонков.

— А я вчера заснула как убитая, — сказала Людмила.

Еще бы. Уж я постарался.

— Все благодаря вам, — она взмахнула ресницами. — Вы меня подпоили, — она улыбнулась.

У меня совершенно не было желания говорить. Я вытянул ноги, положил одна на другую, глубоко затянулся, стал смотреть сквозь чахлые кустики на противоположную решетку садика, на грязно-желтую стену дома за ней, на ворота, куда уехал велосипедист. Там, над воротами в глубине полукруглой ниши видно было окно, забитое изнутри какими-то картонками, но в щели проникал электрический свет — наверное, там что-то было.