Люди в бою - [8]

(Конец января)

Наш пароход опоздал в Гавр на несколько часов, и в Париж мы попали лишь в час ночи. По ночам Париж — мертвый город, но мы все равно не можем угомониться, досадуем, что слишком умаялись и что в такое время некуда податься. Однако нам ничего не остается, как взять такси и ехать в гостиницу неподалеку от вокзала Сен-Лазар. Мы звоним в дверь. Нам далеко не сразу открывает заспанный молодой человек.

— Вы нас ждали? — говорим мы.

— Нет, — говорит он.

— Разве вас не предупредили, что к вам приедут шесть американцев?

— Нет.

Мы переглядываемся, потом объясняем, что нам нужны три комнаты на шестерых. Мы не можем понять, что стряслось с Гувером, Гарфилдом и Эрлом, тремя ребятами из Калифорнии, — они плыли вместе с нами на пароходе и должны были прибыть в эту же гостиницу.

— Сюда, — говорит консьерж.

Мы поднимаемся следом за ним на верхний этаж; он открывает одну за другой три комнаты. В каждой всего одна двуспальная кровать, и грек Пройос с порога заявляет, что он будет спать на полу. Достаточно одного взгляда на необъятного Меркеля, американского моряка немецкого происхождения, чтобы понять Пройоса, но мы не хотим вмешиваться в их дела. Мы не понимаем ни слова из того, что говорит Пройос, но он как-то умудряется объясняться с нами. Не зная ни слова по-английски, он тем не менее изловчался обчищать в покер пассажиров третьего класса. Пройос очень смешлив, каждый раз, срывая банк, он разражался хохотом и виновато разводил руками. У него роскошные искусственные зубы, а на клыках золотые коронки.

Два кубинца, Прието и Диас, согласны спать на одной кровати, третья комната достается мне и «Лопесу». Глядя на «Лопеса», я не могу удержаться от смеха. Этот нью-йоркский еврей исхитрился раздобыть испанский паспорт и теперь свято верит, что с его помощью проникнет в Испанию поездом.

— Как-никак я гражданин Испании, — втолковывал он нам.

— Да ты же по испански ни в зуб ногой, — втолковывали мы ему.

— Что из этого? Значит, меня в раннем детстве увезли в Америку.

— Ну а теперь ты над чем хохочешь? — говорит он мне.

— Да над обстановкой же!

Номер обставлен как нельзя более традиционно — неизбежные полосатые обои, красный ковер, золоченые часы прошлого века под стеклянным колпаком, большой стенной шкаф, свет зажигается при помощи кнопки, на которую надо долго и терпеливо жать. Я оставляю на двери записку: «Просьба разбудить в семь», и мы ложимся. Мы знаем, что в Париже есть комитет, который занимается переправкой добровольцев в Испанию, но я понимаю, что ночью там никого не застать.

Спозаранку я еду на такси в комитет, там получаю несколько сот франков, шесть талонов в кооперативный ресторан по соседству и указание привести остальных товарищей в штаб-квартиру комитета к двум. Я справляюсь о Гувере, Гарфилде и Эрле — оказывается, они еще не объявлялись. Я возвращаюсь на такси в гостиницу — ребята уже проснулись, и мы идем смотреть город. Мне хочется показать им Sainte Chapelle, Notre Dame[12] и пояса целомудрия в Musée de Cluny[13], но времени у нас в обрез и пора для прогулок самая что ни на есть неподходящая: куда ни кинешь взгляд, огромные толпы людей спешат на работу, точь-в-точь такие же толпы спешат сейчас на работу по всему миру — такие же подавленные, усталые, угнетенные, смирившиеся. Нам приказано не болтать лишнего и вести себя как можно незаметнее, мы даже боимся ходить вместе по улице.

Нас бесплатно кормят очень плохим завтраком, потом «Лопес» бесконечно долго сочиняет телеграмму кому-то в Америку; подписывается он «Хай». Несмотря на это, мы поспеваем в комитет к двум и располагаемся на низких скамеечках в лекционном зале. Мы тут не одни: мне запоминается мужчина в синем берете, с протезом, на который натянута кожаная перчатка.

— Прямехонько оттуда, ребята? — говорит он.

— Нет, прямехонько туда.

— Вот оно что, еще простачки отыскались, — бурчит он.

Мы не удостаиваем его ответом, но он уже забыл о нас: он сидит еще некоторое время в дальнем углу зала, погруженный в свои мысли, потом внезапно встает и уходит.

Комитетчик говорит:

— Прежде всего необходимо соблюдать осторожность. Хотя в принципе французское правительство сочувствует Испании, но официально граница закрыта. Сами понимаете, невмешательство. Поэтому мы должны вести себя как можно осмотрительней, чтобы не дать повода нашим врагам и врагам Испании усугубить наши трудности… — Мы смотрим на Гувера, Гарфилда и Эрла — они не просыхают с тех пор, как мы покинули Америку, и вовсе не думают скрывать, куда они едут… — Мой вам совет, ребята: держите себя в узде, не напивайтесь, не путайтесь со шлюхами; Париж кишит фашистскими шпионами — им не терпится разнюхать, чем мы занимаемся. Вы, ребята, приехали сюда затем, чтобы переправиться в Испанию, а не затем, чтобы удариться в загул. Не забывайте об этом ни на минуту, и тогда у нас наверняка все пройдет гладко.

В комитете нам говорят:

— Пожалуй, вам лучше уехать сегодня же вечером. Возвращайтесь к четырем в гостиницу и сидите по комнатам, пока за вами не придут. Сложите в бумажные пакеты только самые необходимые вещи; ваши чемоданы заберут и счета оплатят после того, как вы уедете.