Люди среди людей - [51]
Лечить лихорадку папатачи в Дамаске никто не взялся. Хина недейственна. Нужны специальные впрыскивания. Их делают только европейские врачи в Бейруте. Вавилов возвращается в Бейрут. Он торопит медиков - ему некогда. Опытные специалисты пробуют разъяснять, что лихорадка сильно истощает свою жертву; даже солдатам после приступов папатачи полагается шестинедельный отпуск из армии. Вавилов улыбается: то, что доступно нижним чинам французской армии, увы, слишком большая роскошь для рядового солдата науки. Уже через шесть дней после первого приступа он устремляется на автомобиле в рейс по Северной Сирии. Скорее, скорее, опаздывать нельзя, возле Алеппо, на берегах Евфрата - в древнейшем очаге мирового земледелия, - начинается уборка хлебов.
«Вот и великая долина Евфрата, где когда-то процветала ассиро-вавилонская культура, где решались судьбы Передней Азии, где кодекс Хаммурапи определял нормы экономики, права и обязанности [граждан]», - пишет Вавилов.
Машина бежит по сельским дорогам, среди бескрайних пшеничных посевов. Ученый оглядывает поля, инвентарь, склоненные фигуры хлеборобов в белых чалмах и подводит нелицеприятный итог многотысячелетней истории хлебопашества в этом благодатном крае. Вот у дороги лежит грубо сработанный, не оборачивающий земляного пласта плуг. Не многим отличается от орудий шумерской эпохи и молотильная доска с вбитыми в нее кремнями. Орошение убогое - где есть вода, установлены чигирные колеса с жалкими кожаными «ведрами». Сеют то же, что и в древности, - твердую пшеницу и двурядный ячмень, из года в год взращивая на полях одни и те же культуры.
Рюкзак ботаника полон интересными и разнообразными находками, но раздумья его на засушливых берегах Евфрата при виде реки, которая без удержу несет свои воды в Индийский океан, скорее печальны, нежели веселы. «Прошлое, несомненно, было богаче, полнее, интереснее современности. Нет никаких сомнений в том, что можно вернуть прошлое в смысле рационального использования водных богатств и превосходных земель». Но кому этим заниматься? В стране, превышающей по площади Францию, в 1926 году - один агроном. «Страна древней великой культуры… по существу переживает период глубочайшего упадка, безлюдья, неиспользования огромных естественных ресурсов, которые могли бы дать возможность существования многим миллионам населения. Единственное, в чем сказалось влияние французов, - это стратегические военные дороги, построенные в последние годы».
Срок сирийской визы, истекал 8 октября. Вечером 3-го Николай Иванович кое-как дотащился до Бейрута на сломанном автомобиле. Позади лежал детально обследованный путь длиной в тысячу пятьсот верст. Еще один рейс - по ливанскому побережью, в рощу вымирающего ливанского кедра, упаковка тридцати ящиков с образцами, и прощай Сирия. Впрочем, в стране полицейского произвола предсказывать что-либо наперед всегда рискованно. В последний день, зайдя в какое-то официальное учреждение, где ему обещали выдать географические карты Хорана (карты были необходимы для детального развития теории центров), Николай Иванович еще раз почувствовал себя «объектом особого наблюдения». Префектура строго-настрого запретила выдавать «чужаку» какие бы то ни было карты. «Мелка душа у француза», - в сердцах записал Вавилов, имея в виду не столько французскую нацию, сколько вечного и неистребимого врага своего - чиновника.
…Это будет нелегкое путешествие. Но у меня нет колебаний, дорогая. Это необходимо сделать по логике жизни. Это не является удовольствием, дорогая, поверь мне. От поездов, экспрессов и моря (я уже сделал по крайней мере 25 000 километров) я получил постоянную головную боль.
Н. И. Вавилов - жене.
Марсель. 5 октября. 1927 г Перед
поездкой в Эфиопию.
Рассеянные по всему свету незримые противники ученого оказались дьявольски изобретательными. Они упорствовали в выдаче виз, организовывали полицейскую слежку, обставляли получение каждого документа множеством никчемных и мучительных формальностей… Перебравшись из Сирии в Палестину, Вавилов предполагал через две-три недели двинуться дальше, в Африку. Но и после трехмесячной переписки с чиновниками всех рангов он ни на шаг не приблизился ни к Египту, ни к Судану, ни к Эфиопии. Независимая Эфиопия не имела в те годы за рубежом своих дипломатических представителей, Николай Иванович написал прямо в Аддис-Абебу. Ему не ответили. Пришлось обратиться к французам: единственная железнодорожная ветка, соединяющая столицу Эфиопии с внешним миром, начиналась в Джибути, во французских владениях. Париж - не Аддис-Абеба, ответ пришел очень скоро. Советскому профессору разъясняли, что по вопросам въезда во владения абиссинского негуса надлежит обращаться к императорскому правительству Эфиопии. Круг замкнулся. Чиновники из министерства иностранных дел Франции, конечно, прекрасно знали, что для въезда в Эфиопию через Джибути вообще не нужно никаких виз. Достаточно разрешения губернатора Французского Сомали. Но зачем облегчать проникновение советского гражданина в Африку? Об этой фальшивой игре Вавилов узнал лишь несколько месяцев спустя, когда на свой страх и риск отправился во Французское Сомали и там буквально за полчаса получил необходимую печать.
