Люди среди людей - [38]

А может быть, и впрямь тридцатитрехдневный рейд Кабул - Кабул через памирские пограничные посты, через Кафиристан и долину солнечного Джелалабада, четыре дня на мучительных горных дорогах «страны неверных» - напрасная жертва? Ведь культурных форм растительности, которые были бы свойственны только этому району Гиндукуша, ученый так и не нашел. И вообще ботанические сборы в кафирских селах оказались более чем скромными. Кафиры едва ли потомки армии Александра Македонского, как утверждают некоторые исследователи. Скорее всего, они - загнанные в непроходимые горные щели родственные с таджиками племена, отказавшиеся в X веке принять ислам. Об этом говорит и набор их сельскохозяйственных культур, убогий по числу и видам. Они сеют лишь то, что тысячу лет назад принесли с собой с севера из-за Гиндукуша,

Об этом со всей искренностью Николай Иванович рассказал 2 апреля 1925 года, когда в Ленинграде в Географическом обществе докладывал о результатах афганской экспедиции. Пять тысяч километров прошел его караван, семь тысяч образцов полевых, огородных и плодовых культур, около тысячи листов гербария дикой флоры привез он на родину. Сделано несколько важных ботанико-географических открытий. Нелегким, хотя и далеко не бесполезным был и последний - южный - маршрут через Газни - Кандагар - Герат - Кушку, где зимой, в бескормицу, караван Вавилова и Букинича прошел через две пустыни, не потеряв ни одного человека, ни одной лошади.

И тем не менее, награждая Николая Ивановича Вавилова медалью Н. М. Пржевальского «за географический подвиг», Географическое общество имело в виду прежде всего «открытие» Кафиристана. И не без основания. Маршрут через Гиндукуш был тем последним штрихом, который позволил двум агрономам-натуралистам дать поистине всеобъемлющую картину хозяйственной жизни земледельческого Афганистана. После советской экспедиции 1925 года ни одна страна мира не была так полно и детально обследована с точки зрения растительных ресурсов и сельского хозяйства, как владения эмира Амануллы.

Прорыв за Гиндукуш был, конечно, подвигом и, как всякий подвиг, отразил неповторимый, личный характер своего творца. Но в уникальном рейде, где казалось бы, всё - природа, политика, даже время года - было против исследователя, видится и объективная научная необходимость, задача, которую Николай Иванович ставил себе и своему институту. Эту цель он очень точно объяснил в письме к профессору Левшину вскоре после возвращения из экспедиции. «По логике исследований приходится уделить исключительное внимание в ближайшие годы исследованиям сопредельных стран и вообще исследованию неисследованных областей. Все больше и больше укрепляемся в правильности географического подхода к решению основных вопросов селекции. Афганистан дал исключительный материал в этом отношении…»

Географические устремления, которые вскоре погонят Николая Вавилова через плоскогорья Абиссинии и пустыни Алжира, вовсе не заслоняют от него судьбу родных полей, делянки отечественных селекционеров. Наоборот. Все ценное, что было найдено в первом «пекле творения», тотчас поступило на опытные станции Советского Союза. Собранные растительные богатства несколько лет изучались виднейшими растениеводами страны в Узбекистане, на Северном Кавказе, под Киевом, в Воронежской области. Особенно интересовали Вавилова афганские пшеницы. Подводя итоги этих опытов, Николай Иванович с удовлетворением писал, что доставленные из Афганистана формы «вскрывают такую широкую амплитуду наследственной изменчивости, такой огромный потенциал признаков, что нет сомнений, что отдельные элементы этого потенциала могут быть использованы для улучшения пшениц нашей страны и других стран». Он не ошибся: афганские мягкие и карликовые пшеницы не раз потом служили советской селекции.

Экспедиция 1925 года, труднейшая из всех многочисленных поездок Вавилова, до конца жизни оставалась самым любимым, самым гордым его воспоминанием. Торжество победителя слышится в строках, адресованных старому другу доктору П. П. Подъяпольскому: «…Обобрал весь Афганистан, пробрался к Индии, Белуджистану, был за Гиндукушем. Около Индии добрели до финиковых пальм, нашли прарожь, видел дикие арбузы, дыни, коноплю, ячмень, морковь. Четыре раза перевалили Гиндукуш, один раз по пути Александра Македонского… Собрал тьму лекарственных растений. Нигде в мире не видал столько аптек, аптекарей, как на юге Афганистана, целый цех табибов-аптекарей. Так и определил Кандагар «городом аптекарей и гранатов». Гранаты бесподобные…»

О дорогах Кафиристана вспоминал он и позже, в Африке, на пути к Голубому Нилу и в Южно-Американских Андах. Из Америки писал друзьям, что, выдержав экзамен на перевале Парун, не боится больше никаких испытаний.

Об этом походе пришлось ему в 1928 году напоминать и своему бывшему спутнику Букиничу. Случилось это незадолго до приезда в СССР Амануллы-хана. К приезду высокого гостя срочно завершалась работа над «Земледельческим Афганистаном». Вавилов - автор и главный редактор книги - очень волновался по поводу качества бумаги, фотографий, перевода на фарси (часть тиража предназначалась в подарок эмиру). Но больше всего доставлял ему беспокойство его соавтор. Букиничу было поручено написать главы о почвах, об орошении и технике земледелия. Упрямый инженер долго отнекивался, тянул и так долго не сдавал свои главы, что поставил под угрозу все издание. Пришлось прибегнуть к решительным мерам. В один прекрасный день Вавилов привез Дмитрия Демьяновича в Пушкино (здесь, в бывшем Царском Селе, была к этому времени создана Генетическая станция, которой руководил Николай Иванович), привел в свой кабинет и, повернув ключ в замке, совершенно серьезно заявил, что не выпустит упрямца, пока рукопись не будет завершена полностью. Именно тогда, желая урезонить Букинича, Вавилов бросил ставшую ныне исторической фразу: