Люди среди людей - [14]

Однако именно високосный (почитаемый многими как год неудач и неприятностей) год принес ратнику Вавилову редкостную удачу. В армию его не взяли («помог» поврежденный в юпости глаз). Вместо этого департамент земледелия предложил Николаю Ивановичу отправиться в научную экспедицию. И не куда-нибудь, а в Персию. В ту самую вожделенную Персию, где ученый мог ожидать встречи со своей давней любимицей: персидской пшеницей.

Вавилов был в восторге от предстоящей поездки.

«Ярким летним днем 1916 года к дому № 13 (по Средней Пресне) подкатил автомобиль - тогда большая редкость. Ко мне… подбежал со словами прощания Николай Иванович, - вспоминает племянник Вавилова А. И. Ипатьев. - Он был, как всегда, весел и лучезарен. Только выглядел необычно: на нем был кремовый летний костюм, через плечо полевая сумка и фотоаппарат, на голове белая шляпа с двумя козырьками, которую он называл «здравствуйте-прощайте». Николай Иванович сел в автомобиль и укатил в сказочную, как мне тогда казалось, Персию».

Но те, кто направляли в командировку исследователя пшеницы, знали хорошо, что поездка его отнюдь не будет сказочной. Не интересовала их и персидская пшеница. От Вавилова ждали разгадки совсем иного рода. Воюя с Турцией, русские войска заняли северо-восточную часть нынешнего Ирана. И тут вдруг командование столкнулось с непредвиденными неприятностями: от местного хлеба солдаты как бы пьянели. Стоило съесть краюшку, как начинала блаженно кружиться голова, возникала слабость, а иногда наоборот - странное возбуждение. В нескольких случаях «пьяный хлеб» доводил солдат чуть не до смерти. Вавилов еще в Москве догадался, в чем дело, но, для того чтобы поставить точный диагноз болезни, следовало собственными глазами взглянуть на пшеничные поля Персии.

Миновав пустыни Закаспийской области (в нынешней Туркмении), верховой отряд Вавилова в июне 1916 года вступил в Северный Иран. Прикрытое от южных сухих ветров Хорасанским хребтом Каспийское побережье встретило всадников богатыми лиственными лесами, апельсиновыми рощами. Этот влажный и солнечный край резко отличался от остальной части страны. Более всего походил он на русские субтропики где-нибудь в районе Поти или Ленкорани. Здесь же, в северных районах страны, выращивалась та пшеница, которую закупали интенданты русской армии. Спелые хлеба ждали уборки. Вавилов сразу определил: в Мазандеранской провинции сеют пшеницу, вывезенную из Европейской России. Вместе с зерном персы вывезли и сорняк, который вызывает отравление: опьяняющий плевел. Кроме того, почва многих полей оказалась зараженной микроскопическим грибком фузариумом. Споры грибка и семена плевела - вот что делало местный хлеб опасным. По докладу ученого военные власти запретили печь хлеба для армии из пшеницы Северной Персии, и случаи отравления прекратились.

Вслед за первым рапортом ученый подал второй: он просил разрешить ботанические исследования в Центральной Персии. Приезжий так стремительно разоблачил тайну «пьяного хлеба», что командование армии не могло отказать ему в столь скромной просьбе. Наконец-то он сможет разыскать родину персидской пшеницы! Она должна быть найдена, эта таинственная персиянка, найдена и препровождена на селекционные станции России…

В начале июля все было готово для дальней дороги. По рекомендации русского консула Николай Иванович нанял армянина-переводчика, который неплохо говорил на фарси и по-русски. Были куплены три лошади (третья - под вьюк), и маленький караван двинулся на юг, в сторону русско-турецкого фронта. Там, на дороге, соединяющей Менжиль, Казвин, Хамадан и Керманшах, лежали главные земледельческие районы Персии.

Пятидесятиградусная жара встретила путников на открытом плато Внутреннего Ирана. Другие караваны в это время года передвигались лишь по ночам, останавливаясь в жаркие часы на отдых. Но искателям пшеницы годился только день.

Передо мной одна из немногих фотографий, сохранившихся с той поры. Безбрежная, без единого кустика, выжженная степь. Иссохшие травы чередуются с мертвыми плешинами окаменевшей глинистой земли. В мелком, не дающем тени» овражке - два всадника. В стороне уныло щиплет пыльную траву вьючная лошадь. На Николае Ивановиче светлый костюм, на голове - тропический шлем, за плечами - винтовка. Давний, порыжелый снимок проносит через полстолетия ощущение невыносимого зноя. Короткая черная тень лежит у ног лошади: солнце в зените. Мертвенно белеют развалины какой-то деревушки. Но всадник на переднем плане бодр, подтянут, свеж. Кажется, он не замечает палящего солнца. А может быть, и впрямь не замечает? Ведь в окрестных полях бездна ботанических находок, нигде и никогда не описанные формы мягких пшениц, ячменей, льнов. Ботаник едва успевает наполнять матерчатые мешочки образцами и делать надписи.

Случайно ли, что пшеницы в этих местах так разнообразны? Эта мысль впервые мелькнула у Вавилова в жарких степях Внутреннего Ирана. Случайность? Едва ли. Ведь совсем неподалеку, в долинах Тигра и Евфрата, лежит древнейший очаг земледельческой культуры. Многие тысячи лет берега этих рек служили пристанищем хлеборобу, который из поколения в поколение стремился отбирать и сеять на полях лучшее. Не трудом ли человеческим создано все это удивительное богатство форм местной пшеницы?