Люди сороковых годов - [10]
- Залобаниваю вот, везу в гимназию! - начал старик Вихров, показывая на сына.
- Что ж, это хорошо, - проговорил Имплев с каким-то светлым и ободряющим лицом.
- Одно только - жаль расстаться... Один ведь он у меня, - только свету и радости!.. - произнес полковник, и у него уж навернулись слезы на глазах.
Еспер Иваныч потупился.
- Зачем же расставаться - живи с ним! - проговорил он.
- А как хозяйство-то оставить, - на кого? Разорят совсем! - воскликнул полковник, почти в отчаянии разводя руками.
Еспер Иванович понял, что в душе старика страшно боролись: с одной стороны, горячая привязанность к сыну, а с другой - страх, что если он оставит хозяйство, так непременно разорится; а потому Имплев более уже не касался этой больной струны.
Вошла Анна Гавриловна с чайным подносом в руках. Разнеся чай, она не уходила, а осталась тут же в кабинете.
- Где жить будет у тебя Паша? - спросил Еспер Иваныч полковника.
- Да тут, я у Александры Григорьевны Абреевой квартирку в доме ее внизу взял!.. Оставлю при нем человека!.. - отвечал тот.
- Что же, он так один с лакеем и будет жить? - возразил Еспер Иваныч.
- Нет, я сына моей небогатенькой соседки беру к нему, - тоже гимназистик, постарше Паши и прекраснейший мальчик! - проговорил полковник, нахмуриваясь: ему уже начали и не нравиться такие расспросы.
Еспер Иваныч сомнительно покачал головой.
- Не знаю, - начал он, как бы более размышляющим тоном, - а по-моему гораздо бы лучше сделал, если бы отдал его к немцу в пансион... У того, говорят, и за уроками детей следят и музыке сверх того учат.
- Ни за что! - сказал с сердцем полковник. - Немец его никогда и в церковь сходить не заставит.
Говоря это, старик маскировался: не того он боялся, а просто ему жаль было платить немцу много денег, и вместе с тем он ожидал, что если Еспер Иваныч догадается об том, так, пожалуй, сам вызовется платить за Павла; а Вихров и от него, как от Александры Григорьевны, ничего не хотел принять: странное смешение скупости и гордости представлял собою этот человек!
Еспер Иваныч, между тем, стал смотреть куда-то вдаль и заметно весь погрузился в свои собственные мысли, так что полковник даже несколько обиделся этим. Посидев немного, он встал и сказал не без досады:
- А мне уж позвольте: я помолюсь, да и лягу!
- Сделай милость! - сказал Еспер Иваныч, как бы спохватясь и совершенно уже ласковым голосом.
Анна Гавриловна, видевшая, что господа, должно быть, до чего-то не совсем приятного между собою договорились, тоже поспешила посмягчить это.
- Поумаялись, видно, с дороги-то, - отнеслась она с веселым видом к полковнику.
- Да, а все коляска проклятая; туда мотнет, сюда, - всю душу вымотала, - отвечал он.
- Неужели лучше в службе-то на лошади верхом ездили? - сказала Анна Гавриловна.
Она знала, что этим вопросом доставит бесконечное удовольствие старику.
- Э, на лошади верхом! - воскликнул он с вспыхнувшим мгновенно взором. - У меня, сударыня, был карабахский жеребец - люлька или еще покойнее того; от Нухи до Баки триста верст, а я на нем в двое суток доезжал; на лошади ешь и на лошади спишь.
- А сколько вам лет-то тогда было, барин - барин-хвастун!.. - перебила Анна Гавриловна.
- Лет двадцать пять, не больше!
- То-то и есть: ступайте лучше - отдохните на постельке, чем на ваших конях-то!
- И то пойду!.. Да хранит вас бог! - говорил полковник, склоняя голову и уходя.
Анна Гавриловна тоже последовала за ним.
- Идти уложить его! - говорила она.
Ко всем гостям, которых Еспер Иваныч любил, Анна Гавриловна была до нежности ласкова.
Имплев, оставшись вдвоем с племянником, продолжал на него ласково смотреть.
- Ну-ка, пересядь сюда поближе! - сказал он.
Паша пересел.
- Вот теперь тебя везут в гимназию; тебе надобно учиться хорошо; мальчик ты умный; в ученье счастье всей твоей жизни будет.
- Я буду учиться хорошо, - сказал Павел.
