Люди со звезды Фери - [47]

Но я знаю местный грунт. Знаю, что на него можно положиться. Хотя это не означает, что я с ним запанибрата. Мне не грозят никакие неожиданности. Но это не значит, что я буду чувствовать себя здесь как дома.

Только два раза, с тех пор, как я здесь, я наткнулся на облака. Два раза из одиннадцати.

И сегодня небо тоже чистое. Добротное, глубокое небо, без следа перевернутых вверх ногами городов. Когда я стоял в открытом люке «Идиомы», то с этого места были видны синеющие на горизонте горы. Корабль был чуть ли не в три раза выше моей лодчонки. Теперь же передо мной только бесконечный ковер потревоженной зелени леса. Но я прилетел сюда не ради пейзажей.

Больше я не пилот. Скача по камням, я перебираюсь через реку и поднимаюсь на невысокий склон. В метре передо мной вздымается окружающий ферму вал, переходящий в острия ограды. Неподвижные тарелки антенн смотрят в противоположную сторону. Словно и они приготовились к моему прибытию.

Ферма покинута. Как и всегда. Сколько раз я не прилетал, у них всегда полны руки работы за ее пределами. Порядок. Так и должно быть. Меня это устраивает, скорее всего, ничуть не меньше, чем их. И меня не касается, кого они сегодня оставили на дежурстве. Дабы изображал из себя «хозяина дома».

Я свернул за угол и увидел его. Он вышел на несколько шагов за ворота и поджидал меня.

— День добрый, Жиль! — сказал он. — Я один. Остальные…

— Вижу, — перебил я. Прошел мимо и оказался за оградой.

Мне безразлично, кто. Скажем, почти безразлично. Но не в этом одном-единственном случае. Именуемом: Петр Може.

Это не он, — подумал я. — Это его копия.

В том, собственно, и дело. Из двух копий осталась одна. Еще — уцелел мозг. Уцелел — не самое удачное определение. Но не стоит о словах…

Не оглядываясь, я направился к столу, придвинул себе твердое, деревянное кресло и уселся. Он занял место на противоположной стороне. Вид у него был такой, будто он намеревался раскрыть папку и незамедлительно приступить к «делу».

— Летел нормально? — спросил он.

Я кивнул.

— Возвращаешься сегодня? Как обычно?

— Да.

Он сидел против солнца. Мое лицо оставалось в тени. Я был недостаточно в нем уверен, чтобы не обратить внимания на эту ситуацию.

— Мы построили новую перегонную установку, — приступил он к отчету. — Нися нашла нефть. Правда, с примесями, которые несколько затрудняют процесс синтеза. Придется переделывать оборудование. Тем не менее, — продолжал он, — Муспарт и Реусс отправились к морю. Проводят исследования. Если бы удалось наладить производство концентратов из хлореллы, то нефть мы сохранили бы исключительно как топливо. А кроме того, — он усмехнулся, — у нас весна. Тут можно позволить себе традиционную посевную…

Я слушал спокойно. Только это и оправдывает мое присутствие на спутнике этой планеты, которая может позволить себе времена года. В этом оправдании я нуждался больше, чем они. Копии. Если бы они знали об этом…

Я пригляделся к нему внимательнее. Его освещенное солнцем лицо выглядело молодым. Более молодым, чем когда-либо. И только вокруг глаз появлялись морщинки, когда он прищуривался.

Если бы знали… Мне неоднократно приходило на ум, что это знает он один. Тот, кто смотрит сейчас на меня из-под прищуренных век. И улыбается, говоря о весеннем севе. Что он с полным сознанием принял игру, которую я ему навязал. Потому что знает, что я играю сам с собой.

Человек, который дал ему мозг и тело, погиб. Копии того же самого человека было суждено погибнуть, чтобы дать мозг мне. Я не мог и не хотел думать, с которым из Петров разговаривал тогда, на борту «Идиомы», перед началом достопамятной «проверки». С тем, которого год назад похоронили неподалеку отсюда, в месте, о котором никто передо мной даже не заикнулся, или с тем, который сидит теперь тут, с лицом настолько просветленным, словно думает о Земле, и с белым от солнца волосами.

Не мог думать и не хотел. Но вот не думал ли?

Ведь он-то знал. Если это был он, то он был должен помнить каждое слово. И нечто большее, чем слова. Что несколько часов он был рядом с человеком, с которым мог бы разговаривать. В том понимании, которое я вкладываю в слово «разговор».

Меня охватило нетерпение. Должен ли я раз за разом переживать одно и то же?

Должно быть, я сделал какой-то жест, так как он неожиданно замолчал. С минуту стояло молчание. Я поднял голову и испытующе посмотрел на него.

— Это все, — сказал он. — Мы хотим перегородить реку и нашли подходящее место в полутора километрах отсюда. Сделаем там небольшую энергостанцию и водохранилище. Думаю, это второе окажется более впечатляющим, — добавил он с улыбкой. — Мы как раз собирались начать бурение в том месте, но как-то руки не доходили. Время есть…

Время у них было, вне всякого сомнения.

Я молчал. И смотрел ему прямо в глаза. Но ничего не чувствовал. Только в этот момент я осознал это. Что мы сидим за этим залитым солнцем деревянным столом, он и я, и попросту заняты своим делом.

Я невольно выпрямился. Если уж я подумал, что ничего не чувствую, значит, через минуту это начнется. Я приготавливался. Но не отводил глаз.

Если бы я был скульптором, я мог бы теперь закрыть глаза и вылепить его лицо. Не теперь. И в нескольких сотнях тысяч километров отсюда, во мраке лунной базы. В любой день и любую ночь.