Люди с чистой совестью - [225]

Действительно, так бесславно погибшая немецкая рота привлекла внимание немецких самолетов.

Трупы, лежавшие впереди старых окопов, представляли собой жалкое зрелище. Вероятно, на каждого убитого фашиста было потрачено несколько бомб; земля была изорвана в клочья, изрыта воронками, части тел заброшены на кусты и деревья, лохмотья одежды и кишок свисали с веток сосен и буков.

— Боевые деревья стоят на склонах Карпат, — подмигнул мне Сережа Горланов.

На всем склоне до самой Яремчи не было видно движения немцев. Самолеты бомбили от бессильной злости. А может быть, отвлекали наше внимание, подготовляя атаку на другом склоне горы. Скорее всего и то и другое.

Уверившись, что наша оборона здесь крепка, я возвратился к штабу.

Но в центре обороны было плохо. Большая часть отряда, измученная хождением по Васиному «азимуту», лежала замертво. Лихорадочный румянец на щеках, опухшие руки и ноги, болезненный сон с открытыми глазами.

Что всего хуже — люди иногда вставали и брели куда глаза глядят, забыв взять с собой оружие.

Руднев с тревогой сказал:

— Побросали ящики с патронами и толом.

— Как? Все?

— Нет, конечно. Но были такие случаи. И что делать — не знаю. В других условиях для примера расстрелять нужно было бы одного-двух. А тут рука не поднимается.

В этот день пришло спасение. Не гуцульские стада, не трофеи, не даже манна с неба. Спасение пришло от чудовищной скаредности Павловского. Кто-то пронюхал: Павловский тащит по горам три мешка сахару. Панин побежал к Рудневу, требуя чуть ли не расстрела старого скупердяя.

Комиссар несколько мгновений безразлично слушал ругань Панина, а когда наконец понял, в чем дело, рассмеялся.

— Чудак. Ему в ноги за это поклониться надо!

— Как поклониться?

— Для кого он его тащит? Для себя?

— Еще бы для себя…

— Зови его сюда.

Установив, что сахар действительно есть, комиссар создал под руководством Павловского и Панина чрезвычайный комитет, комиссию или что-то в этом роде. Быстро произвели расчеты. Получилось на каждого бойца по триста граммов сахару.

Медсестры, старшины и парторги рот разнесли по лагерю сахар. И совершилось чудо: лежавшие до сих пор без движения люди, съев две-три горсти сахарного песку, запив его карпатской ключевой водицей, начали оживать, они словно прислушивались, как живительная сила разбегается по жилам.

Одни, повернувшись на бок, засыпали, другие садились, ощупывали рукою автомат и патронташ. А иные уж согласны были и песенку подтянуть.

— Это же чудеса! — уверял своих хлопцев комвзвода Деянов. — Это же тебе не Павловский, а сам господь бог, Иисус Христос и все сорок святителей!

— Действительно, вроде как Иисус Христос. Тот, слыхал я, пятью хлебами накормил пять тысяч, — поддакивал меланхолично мрачноватый майор Дегтев.

— Это що? Иисус Христос накормить-то накормил. А вот были ли они сыты — вот вопрос, — сказал Деянов.

— Ну, а мы не то что после свадьбы или крестин, но все же, — сказал старшина Бычков. Разглаживая рыжие усы, он нашел на них несколько песчинок сахара.

И хотя до вечера по лагерю без конца молотила авиация, были убитые и раненые, все мы понимали: кризис миновал.

39

Кроме боя и бомбежки, а также «библейских» чудес Павловского, день на горе Синичке для командования был знаменателен еще многим. Во-первых, прояснилась обстановка. Горные стрелки, боевую разведку которых полностью уничтожили Бакрадзе и Горланов, принадлежали 26-му эсэсовскому полку. Из документов и допросов единственного пленного я выяснил, что полк этот только вчера разгрузился из эшелонов на станции Яремча. Десять дней назад его спешно погрузили на пароход в Норвегии (он стоял там с сорокового года!), перебросили через проливы и уже эшелонами через Германию и Польшу примчали в Карпаты. Были данные, что он не единственный, что следом за ним из Норвегии движется еще один горный полк. Пока что группировка немецких войск, раскрытая нам Гартманом на горе Поляничка вплоть до нумерации полков, подтверждалась.

Мы уже несколько дней ощущали: войсками, брошенными на Ковпака, командует умный и хитрый военачальник. Сегодня на горе Синичке мы кое-что узнали о нем. Генерал Кригер из «вермахта», попавший в немилость за излишне трезвую оценку событий на фронте, а также сил и возможностей противника, был отозван в резерв ставки еще перед Сталинградом. Но его боевые заслуги и незаурядные знания охладили гнев начальства, и, продержав его полгода в немилости, оно решило дать ему исправиться на этой сравнительно легкой операции против «зарвавшихся» партизан. Генерал Кригер не имел в «вермахте» равных себе знатоков горной войны и знал Карпатский театр еще со времени первой мировой кампании. Новый пленный из 26-го эсэсовского полка подтверждал, что официальным командующим этой «пустячной» операции был Гиммлер. Но он предпочитал сидеть во Львове, поджидая, когда опальный генерал, которому милостиво дали последнюю возможность поправить свою репутацию, положит к его ногам у подножия горы Лемберг венок победы над «бандой» Ковпака.

Эти сведения помогли нам разобраться. Стало очевидно, что противник долго следил за нашим движением, изучал наши слабые и сильные стороны и, пожалуй, раскусил их. Это было в то время, когда мы беззаботно двигались через Тарнопольщину и так неосторожно перескочили через Днестр. Это помогло ему безошибочно определить нашу цель — Карпаты. Я теперь был уверен, что Кригер разгадал ее заблаговременно. Поэтому именно горным войскам был дан приказ о сосредоточении еще тогда, когда мы не достигли и Черного леса. И третий вывод, уже без прямых фактов: противник не собирался оттеснить нас или блокировать, как это случалось на севере. Он ставил себе одну цель — полностью уничтожить отряд. Понятно, почему вначале он дал нам возможность «разыграться». Даже позволил такую роскошь, как разгром отдельных своих частей. Теперь-то мне стало ясно: 13-й и 4-й полки — это была только разведка боем.