Люди с чистой совестью - [210]

— Народ здесь не дюже гостеприимен. Или до смерти чем-то напуган. Не хотят говорить, — докладывали разведчики, побывавшие в крайних хатах.

— А на окнах хат выставлены кувшины с молоком, кукурузные лепешки и брынза. Непонятно, — говорит Карпенко.

— Что-то здесь не то. Но от гуцулов не добьешься ни слова, — подтвердил и Черемушкин.

Осторожно, выдвигая на огороды боковое охранение, колонна двинулась по селу. Миновали церковь и небольшую площадь перед ней. Пересекли овраг и продвинулись почти к самой околице.

Венгры не заставили себя долго ждать. Как только роты авангарда вышли из села в расширявшуюся, похожую на горное плато долину, сверху прямо в лоб нам ударило несколько пулеметов. Сразу за ними, разрезая колонну пополам, бил шестиствольный миномет. Несколько связных, посланных назад к штабу, были убиты. Конник, пытавшийся проскочить этот огненный шквал, возвратился ползком, весь израненный мелкими осколками, лошадь под ним сразу убили наповал.

— Перерезаны, — прохрипел Карпенко, лежавший рядом в канаве.

— Откуда бьет?

— Со всех высот и с церкви.

Это была великолепно организованная засада. Если день захватит нас в этом естественном мешке, ни одному не выбраться из него живым.

— Давай отходить влево, Карпо! — крикнул я на ухо Федору, стараясь перекричать вой и скрежет металла.

Он нагнулся ко мне:

— Правильно, командир.

И мы быстро вывели из-под губительного огня третью роту, а за ней и разведку к реке, в сторону от пристрелянной дороги. Но у реки тоже был противник.

— Только один пулемет и несколько автоматчиков, — доложил командир отделения Намалеванный.

— Вперед, хлопцы! — прозвучала Карпенкова команда.

Мы сразу смяли вражеский заслон. По пояс в быстром, сбивавшем с ног потоке перебрались на другой берег.

— Пока рассвет не захватит — на гору! — скомандовал я.

— Зацепиться хотя бы за этот пятачок, хлопцы! — передал дальше команду Карпенко.

Но это легко сказать — зацепиться. Кровь била в висках, как колокол, пока роты допыхтели до вершины лысого бугра с крохотной рощицей на хохолке. И когда совсем рассвело, я понял, зачем с тех пор, как воюют люди стрелами и копьями, пищалями и автоматами, они карабкаются на вершины. Чтобы удержать за собой превосходство наблюдения!

В селе сновали взад и вперед машины, связисты врага тянули провода. Там шла деловая жизнь войск, готовых к бою.

Уже совсем рассвело, в лесок с другой стороны сползла восьмая рота. Ее послал Руднев на помощь нам. Она не могла ночью пробиться сквозь минометный огонь. Опытный командир Сережа Горланов свернул под гору и, прижимаясь поближе к минометной позиции врага, обогнул село. Он успел обойти смертельную стену огня.

Под горой его хлопцы захватили немецкую штабную публику. Сережа хрипел, докладывая:

— Штаб застукали… Мы к нему по проводам пришли. Финками взяли. Чистые немцы. Видать, нас за мадьяр приняли.

Фашисты были свеженькие, только что прибывшие.

Документы пленных и солдатские книжки убитых не то что удивили, а просто поразили меня.

— Ого, — сказал Миша Тартаковский. — И карта со свежими отметками. Против нас действует тридцать второй эсэсовский полк. А вдоль границы, кроме пограничников, выставлена фронтом на север, товарищ командир, обратите внимание, венгерская горнострелковая дивизия.

Действительно, бумаги убитого офицера и карта ясно говорили об этом.

Бой шел за селом, откатываясь все дальше. Мы поняли, что Ковпак большую часть колонны отвел назад, на перевал.

О нашем присутствии здесь, на этой высоте, противник, видимо, не знал. Обнаружить себя теперь, с небольшой группой, оторванной от обоза и боеприпасов, было бы безрассудно. Прорываться с горсткой храбрецов еще можно. Тем более с таким замечательным командиром, как Карпенко. Но у меня было время и поразмыслить. Если прорываться, так к вечеру, — решили мы. Но Карпенко думал совсем о другом.

— Подполковник! У тебя есть рация? — спросил он меня неожиданно. — Давай выводи на равнину.

— Ты что, сдурел, что ли?

— Ну, как хочешь. Только потом, чур, не каяться!

Итак, оно прозвучало, это впервые сказанное слово — на равнину! В душе и я согласен с ним. Но «раньше, чем начнешь командовать, научись подчиняться». Тем более, что в моих руках карта положения войск противника да еще трое неопрошенных пленных. Я знаю о враге много, он обо мне — ничего. Но я хочу знать еще больше. С того момента, как ударил по колонне шестиствольный миномет, я все время чувствую себя как канатоходец, сделавший над пропастью первый шаг по тросу.

Пора заняться пленными.

— Миша! Начал допрос?

— Нет еще.

— Давай, дружок.

— Минутку. Займитесь пока сами, а я кончу с документами.

— Что-нибудь интересное?

— Очень…

Я не придал значения его возгласу.

В последние дни во мне постепенно глохло шестое чувство разведчика — любопытство. Сейчас я был командиром отрезанной группы. Малейшая оплошность — и моя группа ляжет костьми на этой несуразной голой высотке, на макушке которой только пучок хилых «смерек» скрывает нас от глаз врага.

Пленные, опять пленные… Приволок их командир восьмой Сережа Горланов на мою голову.

И вдруг, приглядываясь к ним издали, я заметил в группе опустивших головы немцев солотвинского гестаповца, сбежавшего от нас на Манявской горе.