Люди с чистой совестью - [207]
Сидя под арестом, Велас жаловался часовому:
— Була б Динка — мы б этого в жизнь не допустили. Срамота! Отряд — и без автоклавы.
— Да на черта он тебе сдался? Раз приказывают…
— Эх ты… зелено-белено… Приказывают!.. А кому? Веласу? Мы еще первую медицину в отряде открывали.
Но здесь, на Карпатах, не было Дины. Она надломила здоровье на непосильной работе, свалилась в тифу и была эвакуирована с Князь-озера…
Мне было очень жаль старика.
Правда, теперь, в 1943 году, уже несколько врачей было в отряде.
Но что же делать с Веласом?
— Надо как-то их помирить, — сказал я комиссару.
— От я зараз их помирю, — решительно заметил Ковпак. — Пошли, Велас!
У Веласа блеснули надеждой глаза, и с удивительной прытью он пустился на гору.
— Показывай свою медицину! — скомандовал Ковпак в санчасти.
Велас взял на руки автоклав.
— Неси сюда, — Ковпак показал место на краю обрыва.
К ним подошли медсестры — Дуся Черненко, Галя Борисенко.
— Нужен для медицины цей самуварь? — спросил у девушек Ковпак.
— Конешно… Как в степях, то чего же… Нужен, конешно…
— А в горах обойтись можно?
— Можно, конешно.
Ковпак повернулся к хирургу.
— Иван Маркович, можно обойтись?
— Я сказал уже. Можно. Заменим кастрюлей, ведром…
— Ну, глядите…
И Ковпак с размаху ударил ногой по чану. Тот перекатился, загудел и с грохотом полетел по скалам в обрыв.
— Что, опять бомбят? — затревожились раненые.
— Лежите, лежите, хлопцы, — мимоходом успокоил их Ковпак.
А над пропастью стоял старый Велас, и на глазах его блестели слезы.
— Тоже… Так и сказал бы… Раз нельзя лишних коней, так и сказал бы. Можно було б на плечах, пока по силе возможности. А то сразу… От стрельнет фашист тебя, генерала, тогда узнаешь, как без а… а… асептики, будешь знать тогда, що есть партизанская медицина… Як черви заведутся… тогда не дуже забрыкаешь…
В штабе я внес предложение перевести Веласа из санчасти. Базыма согласился.
— Верно. Переведем от греха подальше. Старик он с мухами. Может натворить делов. Да и делать ему теперь в санчасти нечего. А куда его ткнешь?
— Давайте на радиоузел.
— Верно, дедок на медицине образовался малость. Пускай еще техники понюхает.
На этом и порешили.
Новое назначение пришлось Веласу по душе. Вот только развернуть в эфире свою деятельность ему не довелось. Не успел.
31
Противник неожиданно и крупными силами начал нажим вдоль долины Быстрицы. До трех батальонов с артиллерией навалилось на наш самый малочисленный отряд — отряд Кучерявского. Он держался два дня, затем стал понемногу пятиться. Обоз был реконструирован только наполовину, а уже встал неумолимый вопрос: куда двигаться дальше? Командование собрало штаб.
— Думайте, хлопци! Яки у кого есть варианты? Есть у кого? — спросил Ковпак.
— Мы ожидали наступления, но не так скоро, — сказал задумчиво Руднев.
— Можно через Рафайлову шарахнуть на юг, прямо в Закарпатье, а можно свернуть круто на восток и выйти к Пруту от так: на Делятин, Коломыю, Черновицы, — соображал над картой Базыма.
— Этот вариант наиболее подходящий, — оказал Руднев. — Какие еще? Горкунов, докладывай…
— Есть и третий вариант, — сказал помначштаба Горкунов.
Это был, по-моему, самый неподходящий вариант: выбираться по ущелью реки Зеленички вверх на кряжи, в сторону венгерской границы. На Яблонов и Поляничку.
Командование, выслушав всех, не приняло ни одного из предложенных маршрутов.
Казалось, и Руднев и Ковпак берегут свою душевную энергию и творческие силы для будущих решений. А что дела будут серьезные, уже никто не сомневался. Об этом говорило и количество войск и активность наземных разведчиков врага, шнырявших по горам, и появление «стрекоз» — воздушных разведчиков. На следующий день противник нажал еще сильнее. Он сбил наш заслон. Отряду оставалось либо втянуть все силы в серьезный бой, либо немедленно сняться и двинуться по пути, изображенному Горкуновым.
«В горы, дальше в горы!» — вот была мечта Феди Горкунова. Там вдали синел в дымке огромный Поп-Иван. Над ним высилась стройная Говерля. Именно туда и прокладывали мы свой маршрут.
— В горах основа тактики — борьба за высоты, — говорил часто в эти дни Руднев. Он раньше всех призадумался над недельным опытом горной войны.
А горы на нашем пути громоздились все выше и выше.
Разрабатывая горный маршрут, старый учитель Базыма, подпадая под общее настроение, лихо насвистывал солдатскую песню Ковпака:
…Иногда на миг он переводил изумленный взгляд с карты на синевшие кряжи.
Подняв на лоб очки с дальнозорких стариковских глаз, говорил мне восхищенно:
— Не горюй, дед-бородед. Безумству храбрых!..
Повторив припятский маневр с ракетами, отряды за ночь оторвались от Быстрицы, ушли по ущелью реки Зеленички дальше в горы.
Ночь марша была очень трудной для обоза. Люди шли пешком. Они уже убедились, что здесь это самый легкий способ передвижения. На рассвете докарабкались до кряжа.
В сумеречном свете застрявшей в ущельях ночи мерещились преследующие нас по пятам полки. Горный хребет мрачно синел за спиной. Впереди туманы окутали широкую долину. Над белоснежным месивом туманов вырастали еще более неприступные кряжи и скалистые хребты. Казалось, что мы все еще стоим у самого подножия гор. Но это был обман зрения. Весь организм ощущал большую высоту. О ней сигнализировали легкие, сердце и подгибавшиеся колени.
Новая книга Героя Советского Союза П. П. Вершигоры — «Рейд на Сан и Вислу» является как бы продолжением его широко известного произведения «Люди с чистой совестью». После знаменитого Карпатского рейда партизанское соединение легендарного Ковпака, теперь уже под командованием бывшего заместителя командира разведки Вершигоры, совершает еще один глубокий рейд по тылам врага с выходом в Польшу. Описанию этого смелого броска партизан к самой Висле и посвящена настоящая книга. В ней читатель снова встретится с уже знакомыми ему персонажами.
Действие романа Петра Вершигоры «Дом родной» развертывается в первый послевоенный год, когда наша страна вновь встала на путь мирного строительства. Особенно тяжелое положение сложилось в областях и районах, переживших фашистскую оккупацию. О людях такого района и рассказывает автор.Решение существенных хозяйственных вопросов во многих случаях требовало отступления от старых, довоенных порядков. На этой почве и возникает конфликт между основными действующими лицами романа: секретарем райкома партии боевым партизаном Швыдченко, заместителем райвоенкома Зуевым, понимающими интересы и нужды людей, с одной стороны, и председателем райисполкома Сазоновым, опирающимся только на букву инструкции и озабоченным лишь своей карьерой, — с другой.
Встречи с произведениями подлинного искусства никогда не бывают скоропроходящими: все, что написано настоящим художником, приковывает наше воображение, мы удивляемся широте познаний писателя, глубине его понимания жизни.П. И. Мельников-Печерский принадлежит к числу таких писателей. В главных его произведениях господствует своеобразный тон простодушной непосредственности, заставляющий читателя самого догадываться о том, что же он хотел сказать, заставляющий думать и переживать.Мельников П. И. (Андрей Печерский)Полное собранiе сочинений.
Книга известного советского поэта, переводчика, художника, литературного и художественного критика Максимилиана Волошина (1877 – 1932) включает автобиографическую прозу, очерки о современниках и воспоминания.Значительная часть материалов публикуется впервые.В комментарии откорректированы легенды и домыслы, окружающие и по сей день личность Волошина.Издание иллюстрировано редкими фотографиями.
Михаил Александрович Бакунин — одна из самых сложных и противоречивых фигур русского и европейского революционного движения…В книге представлены иллюстрации.
«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.
«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.
Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад отдельной книгой в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839—1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют по сей день информационную и энергетико-психологическую ценность. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.