— Материл он тебя, верно, — усмехнулся Караколювец.
— И поделом. Подумай только — дорога от Кукаты до города обошлась ему в двадцать похлебок! Как тут не ругаться… — помолчав немного, дед Цоню добавил грустно: — Молодой я был тогда, Габю, молодой… Вот такой кувшин вина одним духом выпивал, а теперь… — и он поглядел на свой стакан с недопитым вином.
— Нашел о чем вспоминать!
— А ты сам какой был. Помню, что на посиделках было. Как придешь, все перед тобой встать должны были, ровно, министр какой пришел.
Караколювец хотя и помнил обо всех этих вещах, но рассказывать о них, не в пример деду Цоню, не любил, как не любил и слушать о своем озорстве в молодые годы.
Он заплатил за ракию и встал. Снова огляделся по сторонам.
— И чего ее нахваливают!.. Что тут хорошего! Широко, высоко, ровно в амбаре. Нет здесь такого уголка, чтоб привык к нему так, будто дома у себя сидишь.
Вообще Караколювец не одобрял решения Ивана Портного бросить свое ремесло и стать корчмарем. Верно, редко люди шили новую одежду, но он мог бы заняться земледелием. «Ну что это за дело улыбаться и кланяться каждому… Стыда у него нет. Вот когда Райчо открыл корчму, никто его не укорил, горбатый он, хилый, неспособен к тяжелой работе, А Иван, здоровый мужик, взялся за такое легкое дело! — размышлял Караколювец по дороге домой.
В корчме попритихло. Посетители понемногу расходились. Митю Христов продолжал сидеть за пустым столиком. Ничего не заказывал. «Молодой, здоровый, а в кармане ни гроша!» — сетовал он про себя.
Иван Портной наливал вино в большой глиняный кувшин, подставив его под кран единственной бочки. Дела его пока шли не особенно хорошо, но все-таки удавалось сводить концы с концами. Не так, как прежде, когда ему частенько приходилось просить взаймы у соседей муки или фасоли…
— Как дела-то? — спросил просто так, томившийся скукой Митю Христов.
Иван Портной повернулся к нему, в вопросе парня ему почудилось сочувствие и доброжелательство, которого он отнюдь не подмечал по отношению к нему в крестьянах.
— Не особенно. Верно, приходят, да все больше беседуют. Слыхал как дед Цоню хвастался — одним духом кувшин вина выпивал, а теперь весь вечер просидел за парой стаканов.
— Денег нету, — судя по себе, заметил Митю.
— Деньги у них есть. Да не любят они расставаться с ними, — усмехнулся Портной.
— Нету, — нахмурясь, упрямо повторил Митю. — Ты на меня погляди, целый вечер просидел, а даже лимонаду не заказал. Стыдно на людей смотреть.
— Да что тебе люди! Не обращай на них внимания.
— А я и не обращаю. Я на себя гляжу, и тошно мне становится. Сколько ни бьешься — из нужды не вылезаешь! — Митю яростно стукнул по столу крепко сжатыми кулаками.
Клевавший носом за соседним столиком дед Цоню вздрогнул, тупо поглядел на Митю, и снова опустил голову.
Портной понимающе покачал головой.
— А как дальше думаешь быть? — спросил он.
Митю пожал плечами.
— Есть кое-что подходящее для тебя, потому и спрашиваю, — пояснил Портной, — Заходил ко мне сегодня дружок мой Иван Венков, полицейский. Может, знаком с ним?
— Видел его как-то, — неохотно ответил Митю, вспомнив как арестовали Стояна Влаева.
— Так вот, сказывал он, что у них в участке набирают полицейских. Можешь поступить на службу.
Митю приподнял брови и бросил какой-то робкий взгляд на трактирщика.
— В полицейские?
— Ну да.
Митю недоверчиво покачал головой и снова уставился на стол.
— Как хочешь, твое дело, — продолжал Портной. — Служить — это хорошо, не то что надрываться в поле, потеть не придется. Подумай, парень. Я тебе добра желаю. Ведь не о работе, о службе говорю. Неужто худо живут те, кто на государственной службе находятся?
Слова Портного взбудоражили мысли Митю, смутили его душу. Он встал, собираясь уходить. В это время в корчму вошел Влади.
— Чего изволите? — повернулся к нему Портной.
— Пачку крепких! — сказал Влади и, заплатив за пачку сигарет, нагнал у дверей уходящего Митю. — Погоди, тебя-то мне и нужно!
Лицо у Влади горело возбуждением, глаза блестели. Митю вышел с ним на крыльцо.
— Пойдешь со мной в Здравковец? — спросил Влади.
— Когда?
— Сейчас.
— Сейчас не могу. В другой раз, пожалуйста.
Влади молча отвернулся и быстро пошел прочь.
— Знаешь, что я тебе скажу, Иван, — обернулся в дверях дед Цоню.
Иван Портной, прибиравший со столов посуду в опустевшей корчме, вопросительно поглядел на старика.
— Я на своем веку столько вина выпил и толк в нем понимаю. Худо то, что ты враз решил разбогатеть. Правда, бывает такое с иными людьми, но тебе ли меряться с ними…
Иван Портной весь напрягся, сжал кулаки.
— Чего это ты? — спросил он.
— О том моя речь, что не следовало бы тебе так вино крестить, так водой его разбавлять, — пояснил дед Цоню и вышел.
*
«Подстерегает беда человека, и не ведает он, когда она навалится на него!» — подумала Вагрила за ужином и вздрогнула, насторожившись: — Почему это пришло ей в голову?»
Правда, она переживала за Влади, но не он, а Герган был ее главной заботой, за него она волновалась больше всего. «Уж не согрешила я в чем, и ты, господи, упрекаешь меня?» — встревожилась Вагрила, замерев с непрожеванным куском хлеба во рту.
