— Меня зовут Рангуз, — сказал одноногий, когда Митю приблизился.
— Арестуйте меня, бейте, только не штрафуйте, господин полицейский!
— Иди, иди! — сердито ответил Митю Христов досадуя, что удовольствие уже кончилось, и повел обоих в участок.
Постовой в воротах шутливо вытянулся и щелкнул каблуками.
— А ты без дела не сидишь, — заметил он Христову.
— Гулял себе, а тут они и подвернулись.
— Старайся, может, и снимут взыскание.
Митю Христов нахмурился, остро глянул на постового и процедил сквозь зубы:
— А я и не старался. Делаю то, что мне приятно.
— Начальник идет! — шепнул дежурный.
Митю Христов стал смирно.
— Когда едете? — приветливо опросил его Буцев.
— Завтра, господин начальник.
— Можете побыть в городе до воскресенья.
— Покорно благодарю, господин начальник, но делать мне здесь нечего.
— Ну, желаю вам успеха, — пожал ему руку Буцев.
*
Ночь опустилась на долину. Вспыхивали один за другим огоньки в селах. Покрытые снегом вершины тянулись к звездному небу, словно спасаясь от мрака. Между деревьями полз туман, застилая огоньки.
Артельщик раздал ужин — по черпаку болтушки. Партизаны быстро покончили с ней и снова улеглись на хворосте. Спустя некоторое время в ложбинке прозвучал короткий свист — сигнал. Все подняли головы — кто это идет? Из-за деревьев вышел Владо. На его светлом добродушном лице сияла улыбка.
— Вам воз приветов! — воскликнул он и взмахнул руками, показывая какой огромный воз. Партизаны заулыбались. Владо подсел к угасающему костру, грея руки. — Ах, какие там внизу ребята, — рассказывал он, — просто любо-дорого поглядеть. Чудо-ребята! Только свистни — придут. И о событиях в мире знают, о победах Красной Армии так говорят, будто с фронта сами вернулись. И не боятся. Можно сказать, что они и есть хозяева села…
— Здорово земляк! — услышал он знакомый голос и поднял голову.
Мишо Бочваров подсел к нему и тоже протянул руки к огню. Выражение лица его было какое-то странное. Глаза смотрели тревожно. Немного помолчав, он спросил:
— Как там, внизу?
— Все как надо. Славный народ. За партию, за наше дело готовы хоть в огонь.
Мишо глубоко вздохнул и отвернулся.
— Да, я слышал, что ты говорил, — сказал он и подумал: «Зачем ты притворяешься, будто не понимаешь, о чем я тебя спрашиваю».
— Ты хоть поел вволю?
— А как же!
— Досыта?
— Досыта.
— Счастливый ты… А я… С той поры как в отряде ни разу не поел досыта.
— Так уж вышло — зима ведь. Как придет весна, совсем другое дело будет, — стал успокаивать его Владо Камберов.
Глаза Мишо медленно гасли под насупленными бровями. Он расшевелил угли в костре и с виноватой кривой усмешкой сказал:
— Ты, верно, хлебца прихватил с собой. Дай хоть корочку.
— Ничего я не прихватил. Нету у меня хлеба, — удивленно сказал Владо.
— Нету? Ну, хоть что-нибудь… Ну хоть горсточку кукурузы.
Владо рассердился.
— Да неужто я бы утаил, неужто бы не дал…
— Эх, вот уже три месяца, как не доводилось поесть досыта…
— Товарищи, все сюда, — крикнул партийный пропагандист, и оба партизана молча отошли от гаснущего костра.
Мишо подпер голову руками и стал слушать.
Настанет вечер при лунном свете
усеют звезды весь свод небесный.
В дубравах темных повеет ветер —
гремят Балканы гайдуцкой песней.
Он слушал, но слова песни как-то не доходили до него, потому что в мыслях он был далеко отсюда.
…В очаге булькает котелок с бобами. Тотка ставит на середину кухни низенький круглый трехногий столик и зовет его:
— Мишо…
— Сейчас, — отвечает он и вздрагивает от звука собственного голоса.
— Ты что, заснул что-ли? — сидящий рядом Стоял Влаев подталкивает его локтем.
Мишо встряхивает головой, но дремота с новой силой нападает на него.
…Над миской с похлебкой вьется парок. Мишо берет деревянную ложку и торопливо ест.
«Гляди не обожгись!» — говорит его мать.
Вдруг все исчезает, а на снегу появляется богатая трапеза. Кто-то подает ему круглый противень со слоеным пирогом — баницей, он отрезает ножом большие куски и жует, жует…
Тотка тычет его в бок и шепчет:
«Ты что, ведь у нас гости! Сам всю баницу хочешь съесть?»
«И шут забыл, кто он такой, в свою влюбился королеву…»[16] — Непривычно громкий голос Владо оторвал его от еды. Рот Мишо наполнился слюной, и он шумно сплюнул.
— Тс-с! — зашикали на него товарищи.
Над разлившимся по земле черным морем ночи мерцают звезды. Снизу им вторят поредевшие огоньки сел. Холодный ветер принес с вершин снежную пыль, осыпал ею партизан и помчался в долину.
*
Мишо, с затуманенной головой, шел по протоптанной в снегу дорожке к роднику. Хотел сполоснуть лицо, чтобы освежиться. Голод, по-видимому, повлиял на зрение. Погода как будто ясная, а видится ему все в легком тумане.
Холодная вода обожгла лицо, в голове сразу прояснилось. Низко пригнувшись, Мишо плескал горстями на лоб, фыркал.
Сзади послышались шаги. Мишо обернулся и увидел дядю Стояна. Одутловатое лицо, морщины паутиной лежат вокруг глаз. Зрачки мутные. Тяжелое дыхание со свистом вырывается из его груди.
— О чем это ты вчера так размечтался? — спросил Стоян Влаев.
— Да так, — Мишо улыбнулся, вспомнив, о чем он думал.
— Нынче видел я во сне свой двор, — тихо сказал Стоян Влаев. — Снегу навалило — крышу продавит, а буйволица без попоны мотается по двору и ревет, и некому ее в хлев загнать.
