Люди ПЕРЕХОДного периода - [99]

— Кстати, Герыч, — обратился ко мне Пётр, внезапно переменив тему, — Магда пожелала с тобой увидаться. Сказала, как очухается, ко мне его, на аудиенцию.

— Магда? — удивился я. — Это ваша посланница, что ли? А при чём тут она, я же не её кадр, я же ваш.

— Ну чей ты кадр, не нам с тобой решать, — не согласился Павел, — тут есть кому об каждом заботу проявить, если ты покамест ещё не серединный. Про других, кто выше, вообще не говорю, они тут место занимают, как спецслужбы, даже не рыпайся, уроют и следа не оставят, сгинешь в песках, как и не было, а оболочку высушат и в пыль изотрут. — Он хмыкнул, якобы намекая на шутку. — Видал, сколько её тут, пылищи этой ёманой, вот и делай вывод, парень. А вообще, это ведь она нас за тобой послала сперва, Магдалена наша, ну, встречать, как положено. Сказала, шепнули ей кто положено, Герман будет какой-то, раненный ножевым ударом, так что работайте, хлопцы, принимайте, а я проверю после, как справились и как его повели. Ну, мы тебя встретили, сам знаешь, честь по чести, все дела. После ей доложились в порядке шефского надзора. Говорим, всё нормально, взяли под крыло, с уставом ознакомили, насчёт уложений местных потолковали. И что интересно, узнали его: до надземки навещали его заведение, «Шиншилла» называется, он там у них всей кухней заведовал, кулинарил на оба зала, и жена в директрисах состояла. Такое семейное «ООО». И мы чуток сбоку при них отирались.

— И чего? — спросил я скорее из вежливости, чтобы не проявить неуважения к очередной братской байке.

— И того, — ответил Паша, — ничего не сказала, а только малёк присела как-то и пошатнулась. Но в итоге удержалась, обратно выпрямилась и говорит, чтобы немедля тебя к ней, на беседу.

— Ну хорошо, раз так, — согласился я, хотя внутренность моя, чувствовал я, сопротивлялась такой принудительной мере, — когда идти-то, куда?

— Так сейчас и двинем, — отозвался брат Пётр, — смотри: идёшь за нами, никуда не сворачиваешь и думаешь только об нас с Пашкой. А мы — про неё. Сама она не знаю теперь об ком, но тоже думает, уже выше, туда, — он задрал голову вверх. — А там, — проговорил он, так и не опустив головы, — уже, наверно, думают ещё куда-то, но только нам до этого, как безногому нищему до рубинов с кремлёвского кончика, в жизни не дотянуться. Так вертикаль эта и работает. Так и дойдём с её Божьей помощью. Главное, не отвлекай оболочку на потустороннее, а то тут, знаешь ли, всякое да разное место имело.

— Вот, если, скажем, идёшь, думая обо одном, как наказывали старшие, а тайно хочешь получить совсем другое, то рискуешь вообще попасть мимо, — обозначил двойственность ситуации Паша.

— Мимо чего? — искренне не понял я.

— Мимо всего. Зависнешь посерёдке, и ни туда ни сюда, я ж говорю, у них с этим строго, промашку не прощают, выведут с орбиты и головой в песок. А ты будешь торчать в нём вечность и думать, что тебя на Вход готовят. И не у кого справиться.

— Ладно, — согласился я, слегка озадаченный такой безрадостной перспективой, — буду помышлять исключительно о хорошем. — О вас, и больше ни о ком.

— Вот и ладненько, тогда двинули, что ли? — оба поднялись и, недолго думая, направились прямиком в близлежащую сторону. Меня это почти не удивило: о том, как перемещаются в этой местности предметы и оболочки, я имел уже довольно чёткое представление. И если не грузить себя, откуда растут ноги у того, кто установил и продолжает контролировать эти необъяснимые правила, то жить будет проще. Я имею в виду, обитать. Всё зависит от конечных целей, от того, чем готов поступиться каждый отдельный параллельный и во имя чего.

Я пристроился последним в оболочковой цепочке, образованной из нас троих, и последовал за братанами. Первым прилежащая к домашней туманности мгла скрыла брата Петра. Сразу вслед за ним исчез из моей видимости и Павел. Через миг-другой чернота поглотила и меня. Не скрою, всякий раз мне от этого становилось крайне некомфортно, но я помнил и не забывал, к чему приводят тут шаг влево или шаг вправо, и потому неотрывно, так и сяк, вертел в голове образы моих наставников, представляя их в разных вариациях мысли, чтобы ненароком не потерять след и не очутиться сами знаете где. Одновременно не давала покоя мысль о Герке, о себе, но уже о том, нижнем, оставленном пропадать без моей важной в нём части. Я только-только начинал это понимать, всю эту значимость, но всячески гнал от себя эти думы, чтобы не рассредоточиться на маршруте, оканчивающимся зловредной, но неодолимой Магдой.

И был путь, и был мрак, и был выход на лицевой свет. Но светило слабо, потому что Магда эта, когда мы вышли на её туманность, стояла к нам спиной своей оболочки, к тому же с выключенной подсветкой.

— Здравствуйте, — произнёс я на всякий случай, блюдя субординацию, о которой был заранее извещён. И заметил, как спина эта дрогнула.

— Исчезните оба, пожалуйста. Надо будет, найду вас, — обратилась она к своим подшефным, и те, недолго думая, сгинули в туманной тьме один за другим. Магда развернулась и сказала:

— Только держи себя в руках и ничему не удивляйся. Гера, это я. — И включила глазной свет. И я увидел… я увидел то, чего никак не ожидал узреть даже в этой нереально дикой обстановке надземного безумия. Передо мной, лысая, в холщовой хламиде, стояла моя жена, собственной оболочковой персоной. Это была Ленка, моя Ленуська, моя любимая ненаглядная девочка.