Люди ПЕРЕХОДного периода - [100]
— Как… — только и смог пробормотать я, медленно заваливаясь оболочкой на песчаный наст, — как…
Она приблизилась, присела рядом и положила мне на лоб свою ладонь. Кисть её не имела температуры, как и всё тут не имело ничего, но мне показалось, я ощутил лбом горячее, что было просто невозможно. Всё, что происходило сейчас, как было и до того, и как будет после, так же было невозможно, но оно было и никуда не девалось, и я уже не мог просто взять это и отбросить, как приснившийся мусор.
— Магда… почему Магда… какая Магда… — прошептал я, — откуда?..
— Вообще-то Магдалена, но это долгая история, Гер, потом как-нибудь. Я всё ещё не могу поверить, что и ты здесь, тоже…
Я резко развернулся к ней, и мы притянулись друг к другу оболочками…
Потом молчали…
Не помню, как долго это продолжалось…
Потом говорили…
И тоже не отложилось в памяти моей, о чём и как долго…
Ни свет, ни тьма, ни граница условного времени, бездействующего в этой затуманенной пустыне, не придвинулись и не отодвинулись от нас ни на шаг, пока мы впитывались друг в друга, захлёбываясь в наших бесконечных разговорах…
И не было больше ничего и никого вокруг нас…
— Но как же ты не понял, что я стала другой? — спросила она, после того как мы, выбрав основную порцию оболочковых эмоций, вернулись в более-менее адекватное состояние. — Хотя я даже представления не имею, какой на самом деле. Ведь я тут с момента Венериной угрозы. Потом всё, провал, Проход Перехода, и на выходе — перелицованная Милосова.
— Да нет, стала, конечно, — совершенно искренне ответил я, — ты стала ни с того ни с сего предельно жёсткой и даже чуточку циничной, в хорошем смысле слова.
— Нет ничего хорошего у этого смысла, — не согласилась Ленка, — ну-ну, продолжай.
— Ты подчинила себе персонал, так что в твоём присутствии даже пикнуть никто не смел. Ты свою маму построила дальше некуда, она теперь просто стелиться перед тобой не успевает… Ты… — я на миг задумался, припоминая то, что мне нравилось в моей жене и одновременно не вызывало даже лёгкого раздражения, — ты придумала концепцию «кухни для всех», ты взяла на себя все основные заботы по «Шиншилле», и ещё ты… ты стала доминировать в наших… в нашей с тобой супружеской близости. Но это, кажется, я и сам принял с удовольствием, и потому твое обездушивание протекало для меня, по существу, без любых потерь.
— Кроме одной… — она нахмурилась и пробормотала уже сама: — Это я и никто больше допустила, что мы… что гибнем, что «Шиншилле» осталось всего ничего, сам же говоришь. И я никогда не поверю, что причиной тому ты, а не я. Вложил душу в блюдо, не вложил… какая, по большому счёту, разница? Рецептура-то от этого не меняется, так ведь? Или нам что, кто-то из недругов ГМО в жрачку тайно начал подсыпать?
— Не знаю, Ленуська, — неуверенно ответил я, — не знаю, не берусь ответить однозначно.
Мы снова помолчали, каждый думая о своём. Предполагаю, об одном и том же.
— Валить надо отсюда, Гер, — вздрогнув, сказала Ленуська, придав голосу внезапную жёсткость, — спасать «Шиншиллу». И чем скорей, тем лучше. Иначе рухнем и ничего после себя не оставим, вообще. Детей не родили, так, по крайней мере, бренд бы остался. И жил бы собственной жизнью, с нами или без нас.
— Так я и собирался, — признался я, — подумал, Герку, считай, почти уже убедил, что я есть на самом деле, но связь в этот момент взяла и оборвалась. К тому же он вентилятор выключил — а как, скажи на милость, всосешься в Проход без втягивающего эффекта, сама подумай.
— Это просто счастье, что у тебя не вышло… — прокомментировала мои слова жена, чуть помолчав, — если бы улетел, я бы уже никогда сама не вернулась. Тебе проще, ты постоянно с той стороны находишься, то у плиты, то у разделки. А я там редкий гость, сам понимаешь, ну как я до себя же доорусь, если что? В кого мне обратно всасываться, в Колю этого, что ли, недоделанного?
— А я-то на что? — удивился я и вновь притянул жену к себе, — как прилетел бы, так сразу же Ленку на ковёр, ту, не тебя, — стой, мол, на этом месте и не рыпайся, жди, пока в себя не вернёшься, солнце моё.
— А ты уверен, что, вернувшись, вспомнишь всё? — она подняла на меня глаза и выключила подсветку. И это сделало её ещё ближе мне и роднее. — Всё, что с тобой произошло, вся эта надземка, Гоби эти с Сахарами, очереди в эту чёртову радиорубку, все эти верхние, нижние, серединные, вместе с их уставами, уложениями и всеми остальными подставами насчёт будущего блаженства? Кто тебе сказал, что твои мозги не сделаются другими, не загонят твою память в прежние границы? А если загонят, и тогда чего? Я тут, а ты там. Оба вы — там. Даже не оба — трое: ты, как два в одном, и я, в единственном числе, к тому же не в лучшем варианте.
Это была моя мудрая Ленка, и в этом я лишний раз имел возможность убедиться. Это было ровно то самое, единственно необходимое на этот час, разобраться в чём даже не пришло мне в голову. И это звучало убийственно во всех смыслах. Но я сумел собраться и принять мужское решение.
— Значит, так, поступим следующим образом. — Она вскинула на меня глаза, в них явно читалась надежда. — Я схожу туда, к Овалу, снова постараюсь выйти с Геркой на связь и предупрежу его, чтобы вызвал назавтра Ленку и сидел с ней у вытяжки, неотлучно, пока…
Три девушки работают на московской «точке». Каждая из них умело «разводит клиента» и одновременно отчаянно цепляется за надежду на «нормальную» жизнь. Используя собственное тело в качестве разменной монеты, они пытаются переиграть судьбу и обменять «договорную честность» на чудо за новым веселым поворотом…Экстремальная и шокирующая повесть известного писателя, сценариста, продюсера Григория Ряжского написана на документальном материале. Очередное издание приурочено к выходу фильма «Точка» на широкий экран.
Григорий Ряжский — известный российский писатель, сценарист и продюсер, лауреат высшей кинематографической премии «Ника» и академик…Его новый роман «Колония нескучного режима» — это классическая семейная сага, любимый жанр российских читателей.Полные неожиданных поворотов истории персонажей романа из удивительно разных по происхождению семей сплетаются волею крови и судьбы. Сколько испытаний и мучений, страсти и любви пришлось на долю героев, современников переломного XX века!Простые и сильные отношения родителей и детей, друзей, братьев и сестер, влюбленных и разлученных, гонимых и успешных подкупают искренностью и жизненной правдой.
Трехпрудный переулок в центре Москвы, дом № 22 – именно здесь разворачивается поразительный по своему размаху и глубине спектакль под названием «Дом образцового содержания».Зэк-академик и спившийся скульптор, вор в законе и кинооператор, архитектор и бандит – непростые жители населяют этот старомосковский дом. Непростые судьбы уготованы им автором и временем. Меняются эпохи, меняются герои, меняется и все происходящее вокруг. Кому-то суждена трагическая кончина, кто-то через страдания и лишения придет к Богу…Семейная сага, древнегреческая трагедия, современный триллер – совместив несовместимое, Григорий Ряжский написал грандиозную картину эволюции мира, эволюции общества, эволюции личности…Роман был номинирован на премию «Букер – Открытая Россия».
Свою новую книгу, «Музейный роман», по счёту уже пятнадцатую, Григорий Ряжский рассматривает как личный эксперимент, как опыт написания романа в необычном для себя, литературно-криминальном, жанре, определяемым самим автором как «культурный детектив». Здесь есть тайна, есть преступление, сыщик, вернее, сыщица, есть расследование, есть наказание. Но, конечно, это больше чем детектив.Известному московскому искусствоведу, специалисту по русскому авангарду, Льву Арсеньевичу Алабину поступает лестное предложение войти в комиссию по обмену знаменитого собрания рисунков мастеров европейской живописи, вывезенного в 1945 году из поверженной Германии, на коллекцию работ русских авангардистов, похищенную немцами во время войны из провинциальных музеев СССР.
Роман-триллер, роман-фельетон, роман на грани буффонады и площадной трагикомедии. Доведенный до отчаяния смертью молодой беременной жены герой-писатель решает усыновить чужого ребенка. Успешная жизнь преуспевающего автора бестселлеров дает трещину: оставшись один, он начинает переоценивать собственную жизнь, испытывать судьбу на прочность. Наркотики, случайные женщины, неприятности с законом… Григорий Ряжский с присущей ему иронией и гротеском рисует картину современного общества, в котором творческие люди все чаще воспринимаются как питомцы зоопарка и выставлены на всеобщее посмешище.
Психологическая семейная сага Григория Ряжского «Четыре Любови» — чрезвычайно драматичное по накалу и захватывающее по сюжету повествование.В центре внимания — отношения между главным героем и четырьмя его женщинами, которых по воле судьбы или по воле случая всех звали Любовями: и мать Любовь Львовна, и первая жена Любаша, и вторая жена Люба, и приемная дочь Люба-маленькая…И с каждой из них у главного героя — своя связь, своя история, своя драма любви к Любови…
Если бы у каждого человека был световой датчик, то, глядя на Землю с неба, можно было бы увидеть, что с некоторыми людьми мы почему-то все время пересекаемся… Тесс и Гус живут каждый своей жизнью. Они и не подозревают, что уже столько лет ходят рядом друг с другом. Кажется, еще доля секунды — и долгожданная встреча состоится, но судьба снова рвет планы в клочья… Неужели она просто забавляется, играя жизнями людей, и Тесс и Гус так никогда и не встретятся?
События в книге происходят в 80-х годах прошлого столетия, в эпоху, когда Советский цирк по праву считался лучшим в мире. Когда цирковое искусство было любимо и уважаемо, овеяно романтикой путешествий, окружено магией загадочности. В то время цирковые традиции были незыблемыми, манежи опилочными, а люди цирка считались единой семьёй. Вот в этот таинственный мир неожиданно для себя и попадает главный герой повести «Сердце в опилках» Пашка Жарких. Он пришёл сюда, как ему казалось ненадолго, но остался навсегда…В книге ярко и правдиво описываются характеры участников повествования, быт и условия, в которых они жили и трудились, их взаимоотношения, желания и эмоции.
Светлая и задумчивая книга новелл. Каждая страница – как осенний лист. Яркие, живые образы открывают читателю трепетную суть человеческой души…«…Мир неожиданно подарил новые краски, незнакомые ощущения. Извилистые улочки, кривоколенные переулки старой Москвы закружили, заплутали, захороводили в этой Осени. Зашуршали выщербленные тротуары порыжевшей листвой. Парки чистыми блокнотами распахнули свои объятия. Падающие листья смешались с исписанными листами…»Кулаков Владимир Александрович – жонглёр, заслуженный артист России.
Ольга Брейнингер родилась в Казахстане в 1987 году. Окончила Литературный институт им. А.М. Горького и магистратуру Оксфордского университета. Живет в Бостоне (США), пишет докторскую диссертацию и преподает в Гарвардском университете. Публиковалась в журналах «Октябрь», «Дружба народов», «Новое Литературное обозрение». Дебютный роман «В Советском Союзе не было аддерола» вызвал горячие споры и попал в лонг-листы премий «Национальный бестселлер» и «Большая книга».Героиня романа – молодая женщина родом из СССР, докторант Гарварда, – участвует в «эксперименте века» по программированию личности.
Действие книги известного болгарского прозаика Кирилла Апостолова развивается неторопливо, многопланово. Внимание автора сосредоточено на воссоздании жизни Болгарии шестидесятых годов, когда и в нашей стране, и в братских странах, строящих социализм, наметились черты перестройки.Проблемы, исследуемые писателем, актуальны и сейчас: это и способы управления социалистическим хозяйством, и роль председателя в сельском трудовом коллективе, и поиски нового подхода к решению нравственных проблем.Природа в произведениях К. Апостолова — не пейзажный фон, а та материя, из которой произрастают люди, из которой они черпают силу и красоту.